Лёлька и Колдун

– Ты знаешь, – еле слышно отозвался он, и Алана почувствовала пробежавший по спине неприятный холодок. Павлик всегда говорил: "Ты знаешь", когда она пыталась утаить что-то от него, убеждая себя в том, что есть вещи, о которых ребёнку знать ещё слишком рано. Но она действительно знала. В слово "уйти" её брат сейчас вложил совсем другой смысл. "Уйти" – то есть уйти навсегда. Насовсем.

Покончить раз и навсегда с этим миром, с этой жизнью.

Алана присела перед братишкой на корточки. Вытирая ладонями слезы, катившиеся из его глаз, с любовью рассматривала его такое родное, чистое детское личико, курносый нос, золотистые веснушки, крохотную родинку над губой. Какой же он ещё маленький и беззащитный перед этим жестоким миром! Алана прямо-таки возненавидела себя. Они были одни друг у друга, и больше никого кроме них самих в этой жизни у них не было. Да как ей только в голову могло взбрести оставить Павлика?

"Ну, вообще-то у мальчишки есть родители, – прошелестел где-то в её голове едва различимый голос. – Какие бы они ни были, но они его по-своему любят и даже заботятся, по мере своих возможностей. Подумай лучше о себе: вот ты-то действительно одна! Не боишься, что когда-нибудь пацан пошлёт тебя подальше и выберет мамочку с папочкой?"

Алана не знала, чей это голос, но она была очень хорошо с ним знакома. В последнее время он начал частенько наведываться к ней, обычно в какие-то сложные, напряженные моменты. Как будто у неё завёлся свой личный демон, нашептывающий в уши всякие гадости. Вот только этого ещё ей и не хватало!.. Алана отогнала "демона" решительно и бесповоротно.

– Я никогда тебя не оставлю, малыш, – прошептала она, прижимая светлую головку брата к груди. Павлик ещё раз всхлипнул.

– Правда? – недоверчиво буркнул он, но в голосе явно слышалось облегчение.

– Честное слово. Клянусь!

– Никогда-никогда?

– Ни-ког-да! – от всей души выпалила Алана. Временно побеждённый демон ехидно прошуршал что-то неопределённое и растворился в глубине её сознания. До… следующего раза.

– Ну, хорошо, – Павлик покосился на сестру мокрым глазом и вытер нос тыльной стороной ладони. По тону было заметно, что он дуется ещё, но совсем чуть-чуть. – Тогда пойдём? А то Петька все жетоны в "Танчики" просадит.

– В "Танчики"? – Алана рассмеялась и чмокнула его в кончик носа. – Ты мой хороший!.. Пойдём, конечно!

Они покинули опасную территорию, взявшись за руки, и крепко держась друг за друга. Задержав дыхание, проскочили между двумя рядами чадящих, будто мазутные котельные, громкоголосых родительниц, которые ещё минут пять после их ухода возбуждённо обсуждали, чего "эта дылда" делала на крыше с зарёванным пацаном, и спустились по лестнице вниз. А увлечённый пальбой из виртуального огнемёта по железным чудовищам Петька даже не заметил их отсутствия.

******

Эта история произошла почти год назад. Алана задумалась, глядя на своё растерянное отражение со вторым, непонятно кому предназначавшимся хрустальным бокалом в руке. Интересно, смогла бы она на самом деле шагнуть с той злосчастной крыши, если бы Павлик, каким-то шестым чувством понявший, что с сестрой что-то неладно, не кинулся на её поиски и не остановил?

Ответить на этот вопрос однозначно не получилось и сейчас.

Глава 8

Едва очутившись в родительском доме, Алана сразу поняла, отчего о ней вдруг так срочно вспомнили. У отца с тётей Нюрой, новой женой, родился ребёнок – долгожданный сын и наследник, мальчик Павлик. Но бросать работу в винно-водочном магазине (где, собственно, они с папой и познакомились), тёте Нюре не хотелось, и новоиспеченным родителям срочно понадобилась няня.

Платить приходящей няне было дорого, поэтому остаток своих каникул Алана провела, купая малыша, укачивая его и меняя подгузники. Бабушка ничего об этом не знала – после того, как у неё забрали Алану, она три недели пролежала в больнице.

Когда же она всё-таки вышла и отправилась навестить внучку, то тотчас же чуть-чуть не отправилась обратно. Десятилетняя девочка, похудевшая, босая, в платьице, из которого она уже явно выросла, с нечёсаными, едва прибранными в хвост волосами, моталась между детской, ванной и кухней, пытаясь одновременно прокипятить бутылочки, запихать испачканные пелёнки в стиральную машинку и покачать кроватку. У Павлика болел животик, и он уже три дня вёл себя очень беспокойно.

У бабушки встали дыбом волосы на голове, и она кинулась на Алане помощь. Вдвоём они перестирали грязное бельё, кое-как накормили и успокоили раскапризничавшегося малыша, вымыли гору оставленной с вечера посуды. Когда Павлик, наконец, заснул, бабушка устало рухнула на табуретку в кухне, не в силах сдержать слёз. Её враз повзрослевшая и посерьёзневшая внучка, однако, не выронила ни слезинки. Она лишь одёрнула подол платья и хмуро обронила:

– Ты шла бы домой, бабушка. Папа и тётя Нюра вот-вот вернутся. Не думаю, что они будут рады застать тебя здесь.

Бабушка оторопела от этих слов, сказанных тоном, который мог бы принадлежать разочаровавшейся в жизни взрослой женщине, но никак не девочке, перешедшей в пятый класс.