Лионесс: Зеленая жемчужина

Закат позолотил горные хребты — долины стали наполняться сумраком. Эйлас повернул в одну из ложбин, вымытых притоками. Спешившись, он повел лошадь под уздцы, и в сотне ярдов выше по течению нашел защищенную от ветра травянистую площадку, где можно было развести костер, не опасаясь, что его заметят с дороги.

Татцель, недовольная выбором места привала, брезгливо озиралась по сторонам: «Зачем останавливаться в такой глуши?»

«Чтобы ночью нас никто не беспокоил», — объяснил Эйлас.

«Мы заходим все дальше в дикие места. Куда ты направляешься? Ты вообще понимаешь, что делаешь?»

«Я надеюсь найти спокойный, безопасный путь по верхним предгорьям, позволяющий вернуться в Южную Ульфляндию, в Дун-Даррик. Потом я отвезу тебя к себе в Домрейс, в Тройсинет».

«Я не желаю посещать эти места, — холодно сказала дочь герцога. — Мои предпочтения для тебя ничего не значат?»

Эйлас рассмеялся: «Тебе придется понять, что предпочтения рабов редко принимаются во внимание».

Татцель нахмурилась и словно не расслышала его ответ. Эйлас принялся собирать хворост и сооружать очаг из камней; по ходу дела он обнаружил плоскую плитку твердого темно-зеленого офита — примерно в локоть шириной и полдюйма толщиной. Эйлас развел огонь и разложил форель на плоском камне, после чего обернулся к Татцель, сидевшей рядом на бревне и наблюдавшей за его приготовлениями с соскучившимся видом.

«Сегодня ты будешь готовить, — сказал Эйлас. — А я сооружу убежище от непогоды».

Татцель отрицательно покачала головой: «Я ничего не знаю о таких вещах».

«Я объясню, что нужно сделать. Отрежь сало с окорока и подогрей его в котелке, чтобы оно растопилось; не спали его — проследи за тем, чтобы сало не дымило! Тем временем нарежь форель на куски. Когда сало растопится, обжарь в нем рыбу — тоже осторожно, чтобы не обгорела. Когда рыба хорошо поджарится, отставь котелок в сторону. Смешай немного муки с водой и сделай тонкие лепешки. Прижми их к этой плитке — она уже раскалилась, — Эйлас указал на плоский кусок офита. — Когда лепешки поджарятся с одной стороны, переверни их и поджарь с другой».

«Я не собираюсь учиться приготовлению пищи».

Эйлас немного помолчал: «Несмотря на то, что я порядком устал, я мог бы тебя хорошенько высечь — своей невероятной глупостью ты в любом случае заслужила порку. Или я мог бы сам все приготовить и вежливо тебя обслужить, предупреждая все твои желания. И в том, и в другом случае, однако, мне пришлось бы прилагать дополнительные усилия. Но я могу просто-напросто тебя не кормить, что не потребует никаких усилий. Какой вариант ты предпочитаешь?»

Татцель задумчиво наклонила голову на бок, но не предоставила никаких рекомендаций.

«По правде говоря, бить тебя мне не хочется, — сказал Эйлас. — Служить тебе мне хочется еще меньше. Значит, тебе придется готовить или остаться без ужина. Не забывай, что утром тебе придется сделать такой же выбор».

«Я закушу сушеными абрикосами и выпью вина», — презрительно отозвалась Татцель.

«Ничего подобного ты не сделаешь! Кроме того, тебе придется самой приготовить себе постель. Или сиди под дождем всю ночь — мне какое дело?»

Обхватив руками колени, Татцель мрачно смотрела на пламя костра. Тем временем Эйлас соорудил палатку из чехла, прежде закрывавшего фургон, и, набрав несколько охапок буйно растущей травы, приготовил себе постель.

Заметив, что постель предназначена для одного, Татцель звонко выругалась и злобно занялась приготовлением ужина. После этого Эйлас набрал еще травы и приготовил постель пошире.

Они ели в молчании. Никакие лакомства не радовали Эйласа больше, чем эта жареная форель с печеными на камне лепешками, приправленная ломтиками сырого лука и сдобренная несколькими глотками вина. Над головой ветер вздыхал в кронах деревьев, костер полыхал в такт каждому дуновению. Наконец Эйлас отправился поить лошадей, после чего привязал их там, где они могли пастись в свое удовольствие.

Вернувшись, Эйлас выпил еще немного вина из бурдюка. Татцель искоса наблюдала за ним. Повернувшись к огню, Эйлас улыбнулся: «Где ты спрятала мой нож?» Этим ножом дочь герцога резала форель.

Поразмышляв немного, Татцель засунула руку за пояс и вынула нож. Эйлас быстро отнял его.

«Ты причинил мне боль!» — пожаловалась Татцель, потирая кисть руки.

«Если бы ты меня зарезала во сне, ты причинила бы мне гораздо большую боль».

Татцель безразлично пожала плечами. Вскоре Эйлас поднялся на ноги. Он перенес под чехол весь провиант, какой мог испортиться под дождем. После этого он взял оба лука и попробовал каждый, проверяя равномерность обработки древесины, прочность конструкции и натяжение тетивы. Оба лука ему нравились, но один был лучше другого — этот лук Эйлас положил под травяную подстилку с той стороны, где собирался спать, чтобы он был под рукой, но поодаль от ловких пальцев Татцель. Другой лук он сжег на костре.

Татцель смотрела, опустив уголки губ: «Я чего-то не понимаю».

«Неужели? У меня тоже возникло впечатление, что ты многого не понимаешь».