– А теперь представь себе, что я прямо сейчас ломаю тебе ногу, – Часовщик взял в руку тяжелый железный пруток и махнул им в воздухе. – Ставлю на скиммер свою метку, после чего сдаю Чегодуну все твои планы. Приплачу с пяток синих, чтобы он уступил тебя мне. Продержу прикованным в мастерской до конца Схода, после чего закабалю и надену ошейник. Остальные механики вопросов не зададут, потому что я закрою мастерскую под удобным мне предлогом и тебя никто не увидит. Логи передам, что ты решил его кинуть и сбежать самостоятельно, но был пойман, пусть он тоже тебя возненавидит.
Старик говорил размеренно и спокойно, не прекращая орудовать штырьком. Калека с каждым словом холодел, будто в помещении на полную мощность врубили морозилку.
– Затем мы с Чегодуном повернем все так, будто ты давно служишь Котам, чтобы никто даже не подумал за тебя заступиться. Найдем подходящий случай, вроде того, где погибла твоя мать. Та стычка была попыткой сгубить приютившую тебя семью, но неудачной. Поэтому ты хитростью получил доступ к внутренностям гигатрака, воспользовавшись доверчивостью старого механика, и с тех пор ждал подходящего момента. На торге ты встретился со своим связным из Котов, молодым парнем с чистыми ушами, выдающего себя под простого вольника. Вы с ним обговорили место будущей засады…
– Хватит, пожалуйста! – взмолился Брак. Его трясло, слова старого механика ложились на сердце тяжелыми камнями. Описанная картина поражала своей жестокостью, но в то же время была до боли… реалистичной?
Часовщик остановился на полуслове, оценив состояние парня. Хотя видно было, что продолжать в таком духе он может еще долго. Потянулся рукой и успокаивающе потрепал калеку по голове, растрепав черные волосы.
– Занесло меня слегка. Все у вас получится, не переживай. Надеюсь, суть ты уловил и объяснять разницу не придется, – старик снова принялся за фигурку. – То, что здесь кажется невероятной дикостью и вероломством, там называется одним простым и обыденным словом – “политика”. Или “Высокая Политика”, но там уже даже мое воображение отказывает. Эта шаргова политика унесла жизни Раоса и Лаиды, Гриаса и Гриады, походя оборвав род Аураццо. Может Майлара спаслась, не знаю. А уже через пару дней Лиор и Килея радостно облизывали друг друга и клялись в вечной дружбе, позабыв про сожженный дотла город. Вечная грызня между доминионами перемалывает в своих челюстях все, до чего дотягивается, не щадя при этом никого.
Закончив, старик замолчал. Тишину опустевшей мастерской нарушал лишь едва слышный скрежет очередного штырька по фигурке.
Брак выдохнул, унял стучащее сердце. За полчаса Часовщик рассказал о себе больше, чем за предыдущие двенадцать лет. При этом явно разбередил старые, не до конца затянувшиеся раны.
– На юге архипелага, среди многочисленных верований нойтов, существует одно сказание. За исключением незначительных различий, оно существует и остается неизменным даже среди жителей полностью закрытых островов, – размеренно заговорил Брак, временно оставив попытки приладить ось. – И оно тоже касается снов. По утверждениям доканов, самых мудрых людей племени, сны есть ничто иное, как бесконечные отражения бесчисленных миров, подобных нашему. И во всех этих мирах живем мы, такие же, но другие. Все миры соединяет лишь одно, Великий Океан. Дарующий жизнь, бесконечно огромный и простирающийся сквозь само время. В каждом мире океан свой, но в каждом мире он один и тот же. Все сущее отражается в его вечно меняющихся водах. Сны – это лишь попытка слабого и глупого человеческого разума постичь Великий Океан, разглядеть в его водах свое истинное предназначение. Но все, на что способен наш разум – это увидеть в волнах причудливо искаженное отражение другого мира.
Калека глотнул из остывшей кружки, скривился но продолжил:
– Кто знает, что ночью покажет тебе Великий Океан? Умирающему от болезни он подарит мир, где тот жив, здоров и никогда не пробовал те странные фиолетовые ягоды. Безнадежно влюбленному – мир, где он все же рискнул признаться в своих чувствах. Проигравшему свой самый важный бой – покажет победу. Потерявшему близких – мир, где они вместе. И лишь плохим людям отражения покажут только боль и потери, в бесплодных попытках повлиять на их природу…
– Красиво. Не слышал, – Часовщик уважительно кивнул. – И спасибо. Сима?
– Сима. Она всегда красиво рассказывала.
– Жаль ее. Тренируйся больше, рассказывай. Пробуй сказать проще, местами перегибаешь и сбиваешься с ритма.
– На ком мне тут тренироваться? На Джусе? Логи? Кроме близнецов Сельмы и не слушает никто. Эту историю я вообще в первый раз рассказал, переврал половину.
– Это точно, – хохотнул механик. – Я этих доканов видел своими глазами. На канторцев похожи, только ниже ростом и кожа темнее. Уж мудрости там столько, что ведром не вычерпать. Жрут, спят и всех красивых баб племени под себя гребут. В этом они точно мудрецы.