Лёшка

О заводе мы не раз слышали. Сто раз на дню видели, но никогда там не были. И вот пришли, отпущенные с последнего урока. Нет, не отпущенные. Последним был урок труда, так что сам урок остался, только изменился его характер. Мы не строгали доски, а раскатывали тесто, которое колобками подавал нам бункер. Потом, раскатав, лепили из них лисят, гусят, поросят, слонят и карасят. Поглазеть на нас то и дело прибегали молодые рабочие и работницы.

— Из какого ПТУ? — спрашивали они, любуясь изделием наших рук.

— Из школы, — отвечали мы, называя номер, — восьмой класс «Б».

Рабочие удивлялись молча, работницы вслух:

— Надо же!.. Чему теперь только не учат!..

Поодаль от разделочного стола дышала жаром печь. Ей первой не терпелось полакомиться нашим «зоопарком». Но к печи нас не подпустили: малы еще, не дай бог, сами вместо выпечки сунетесь, а там жара, как на солнце!.. И хотя мы знали, какая жара на солнце, жара печи нас удивляла больше: двести градусов! Не сгорят ли там наши «птички»? Не сгорели. Впорхнули в печь беленькими, а выпорхнули коричневыми и, надо же, как вкусно загорели! А всего-то и дела, пятнадцать минут покататься в печи на лифте.

В конце второго часа работы — а больше нам не дали, — пришел директор хлебозавода и всех нас премировал шариковыми ручками. Мы не столько обрадовались, сколько удивились: не хлебный подарок! Но директор дарил ручки не без умысла.

— Придешь домой, — говоря со всеми, он обращался к каждому в отдельности, — запиши, как помог рабочему классу план выполнить.

Наша помощь рабочему классу была предпоследним сюрпризом, которым Галина Андреевна удивила школу. А потом был последний, в конце учебного года, от которого шатнуло не только школу, но и многих наших пап и мам. Забегая вперед, скажу, что многие из них и тогда, когда решалась наша ученическая судьба, и потом, когда она решилась, не раз досаждали Галине Андреевне своими визитами, просвещая ее насчет одаренности и талантливости своих детей, которых они и во сне и наяву видели светилами искусства, науки и, на худой конец, техники.

Всем им, я сам слышал, Галина Андреевна говорила одно и то же:

— Верю, ваш ребенок алмаз. Но верьте и вы мне. Граненый алмаз ценится дороже. Труд, который будет гранить вашего ребенка, пойдет ему на пользу…

Одни уходили скрепя сердце. Другие, прежде чем уйти, безжалостно кололи:

— Это вы говорите так потому, что у вас у самой нет детей!

Галина Андреевна стойко выдерживала злой взгляд и, выдержав, спокойно отвечала:

— Да, у меня нет детей… И не могло быть… Голод, пережитый в детстве, убил во мне мать.

Те, кто узнавал это, уходили потрясенные.

Но возвращаюсь к последнему сюрпризу. Галина Андреевна постучалась к директору и вошла. Василий Иванович встретил ее весело. Вышел из-за стола и пожал руку, заранее поздравляя с победой. Восьмой «Б» по успеваемости шел впереди всех. Усадил и сел напротив.

Галина Андреевна грустно улыбнулась и протянула директору аккуратно исписанную бумажку. Директор прочитал и сказал:

— Не верю.

— В то, что написано? — удивилась Галина Андреевна.

— В то, что здесь написано, верю, — строго сказал директор. — Но после того, как я это прочитал, — он постучал пальцем по бумажке, — я, увы, считаю вас… — директор замялся, подыскивая слово, не нашел и брякнул, сдобрив едкое слово снисходительной улыбкой, — предательницей!.. Да… вот… Пусть… Восьмой «Б» к вам, а вы… Эх!..

Галина Андреевна потупилась, но не рассердилась. Директор, решив, что она смутилась и что он правильно нащупал то единственное, что может удержать учительницу в школе, продолжал, торжествуя очевидную победу:

— Посеять, а жатву отдать другому… Галина Андреевна, да вам там, в вашем ПТУ, без них будет так же одиноко, как «луноходу» на Луне!

Галина Андреевна встала, смутившись и опустив глаза:

— Василий Иванович, а кто вам сказал, что я ухожу в ПТУ одна?

— Как кто? — опешил директор. — Ваше заявление… Вот… «Прошу освободить в связи с переходом на работу воспитателем группы ПТУ…»

— Да… Конечно… — Галина Андреевна смутилась еще больше. Смутилась от жалости к директору, которого собиралась обидеть, отняв у него… Нет, не может, страшно. Лучше уйти и как-нибудь потом, не самой, а через ребят… Тут же выругала себя за слабость и чужим голосом, неживыми словами проговорила: — Видите ли… знаете… дело в том, что восьмой «Б»… В общем, он уходит со мной.

Выговорив это, она подняла глаза, и оба они, директор и она, какое-то время пристально смотрели друг другу в лицо. Первым не выдержал директор и рассмеялся. Галина Андреевна тоже чуть было не прыснула, но сдержалась.

— Это серьезно, — сказала она.

Но директор, не веря, продолжал смеяться, и смех его наконец перерос в хохот.

Галина Андреевна пожала плечами и пошла к выходу.

Так она и оставила его смеющимся. Но потом, когда многие из нас, почти треть восьмого «Б», подали заявления в ПТУ, ему стало не до смеха. Он, правда, не сразу сдался, воевал за нас, уговаривал, ходил по начальству, но безуспешно. Мы ушли туда, куда позвала нас Галина Андреевна.

НАЧАЛО ПОВЕСТИ. КАНУРОВ И КАНУРИКИ