В ложбине, где танков чернеют скелеты,Убило фотографа нашей газеты.Мы звали его по-гражданскому: Яшей.Он первая жертва в редакции нашей.Бойцы принесли его, сдали нам «лейку»,И сумку, и пленки засвеченной змейку.Но, кроме бойцами загубленной пленки,Нашли мы другую у Яши в котомке…А Яша, мечтавший вернуться к обеду,Любивший газету, друзей и беседу,Когда, вдохновенно по карте постукав,Теснил он фашистов быстрее, чем Жуков,—Теперь в гимнастерке своей неизменнойЛежал нелюдимый, бесстрастный, надменный…Мы Яшу пойдем хоронить на рассвете,О нем некролог поместим мы в газете.Мы в ней напечатаем Яшино фото:Пусть помнит о Яше родная пехота!..Но рылись мы в Яшином каждом кармане,В планшете его и в его чемодане,Увы! Своего не имел он портрета.Без Яшиной карточки выйдет газета. черный рулончик отщелканной пленки,Что вынули мы у него из котомки,О нем мы, признаться, сперва позабыли,Потом спохватились, нашли, проявили.И снова идут на страницах газетыАрмейских героев лихие портреты:Разведчик в пятнистом тигровом халате,Стрелок, чья рука на стальном автомате,И повар, что важно колдует над кашей,И снайпер, чья грудь колесом перед Яшей.Пусть, Яша, они на тебя не похожи.Ведь, если подумать поглубже, построже,—Газета твои помещает портреты,О, скромный фотограф армейской газеты!
1945
«Я вас хочу предостеречь…»
Я вас хочу предостеречьОт громких слов, от пышных встреч —Солдатам этого не надо.Они поймут без слов, со взгляда:Снимать ли им котомку с плеч.
1945
1946–1956
ПОГИБШЕМУ ДРУГУ
Прости меня за то, что я живу.Я тоже мог остаться в этом рву.Я тоже был от смерти на вершок.Тому свидетель — рваный мой мешок.Прости меня за то, что я хожу.Прости меня за то, что я гляжу.За то, что ты лежишь, а я дышу,Я у тебя прощения прошу…О дружбе тысяч говорим мы вслух,Но в дружбе тысяч есть и дружба двух.Не мудрено, что в горький тот денекИ среди тысяч был я одинок.Тайком я снял с твоей винтовки штык,К моей винтовке он уже привык.И верю я, что там, в далеком рву,Меня простят за то, что я живу.