Лирика

После войны Алексей Прасолов окончил Россошанское педагогическое училище, преподавал в школе, а затем перешел на газетную работу.

Писать стихи Алексей Прасолов начал рано. Первым оценил его поэтическую одаренность еще в 1949 году тогдашний редактор россошанской районной газеты «Заря коммунизма» Б. И. Стукалин. По его инициативе юношеские стихи Прасолова публиковались сначала в россошанской, а затем в воронежской газете «Молодой коммунар».

Более или менее «профессиональным» писателем Алексей Прасолов смог сделаться лишь в последние годы жизни. Он занимал разные должности (начиная с корректора), а также печатал очерки, рассказы, фельетоны во многих городских и сельских газетах Воронежской области.

С 1961 по 1964 год он работал на рудниках и стройках.

В 1964 году стихи поэта были опубликованы в «Новом мире».

Через два года в Воронеже выходит его книга «День и ночь», а в Москве, в «Молодой гвардии», — небольшой сборник «Лирика». Затем в Воронеже были изданы еще две книги — «Земля и зенит» (1968) и «Во имя твое» (1971).

12 февраля 1972 года Алексей Прасолов ушел из жизни.

" " "

Критики «послепрасоловского» поколения услышали поэта, но не совсем верно поняли его, если не бояться высоких слов, творческий подвиг. Вот типичные суждения этого рода о творчестве Прасолова: «многое и не удалось до конца и давалось так трудно»; «характерное для Прасолова восхождение творческой мысли, хотя, видимо, и нелегко ему дающееся»; «вместе с открытием приходит мысль, что сделано оно поздно, что многое упущено» и т. п.

С некой — формальной, что ли, — точки зрения все это верно, и, признаюсь, какое — то время я сам так думал. Но, вглядываясь глубже— и, если угодно, с большим доверием — в мир поэта, начинаешь понимать, что тяжесть, затрудненность, нелегкость его словесно — ритмических жестов была для его творческих целей безусловной необходимостью.

Он призван был воплотить эту тяжесть замаха, он вовсе, так сказать, не «должен» был легко воспарить… И это отнюдь не недостаток, но самобытная природа поэзии Прасолова, которая так ярко выражается в мощи образно — интонационной волны его стиха.

Нельзя не сказать о том, что в одном аспекте критика как раз совершенно верно оценила творческий подвиг Прасолова. Так, отмечая, что поэта «привлекали Пушкин, Тютчев, Блок», один из критиков решительно вынес следующий приговор: «Но им (то есть Пушкину, Тютчеву, Блоку. — В. К.) на верность и тогда (то есть в 1960–х годах. — В. К) присягали многие, делая это громко и легко. У Прасолова как раз не было легкости в отношении к великим предшественникам. Очень серьезно и медленно осваивал он мир их поэзии, далеко не сразу признав за собой право войти в него».

Вполне очевидно, что в данном случае отсутствие «легкости», «медленность» и т. п. ни в коей мере не выступают как недостатки, — совсем напротив. Тем более что Алексей Прасолов завоевывал право «войти в мир» классики, конечно же, не только «для себя», но и для современной поэзии в целом.

Но ведь именно с этих позиций нужно было подойти и к «нелегкости восхождения поэтической мысли» Прасолова и т. п. Ведь иначе неизбежно создается впечатление, что какие — то (и, вероятно, даже многочисленные) современники Алексея Прасолова легко «восходили» в своих стихах туда, куда этот поэт восходил столь медленно и столь трудно — и все же так и не дошел…

Было бы несправедливым не отметить, что критика вообще — то говорит о поэзии Прасолова в самом высоком, даже высочайшем тоне. Утверждается, например, что «Прасолов так порой расставит слова, что открывается, говоря любимым им тютчевским языком, бездна для чувства в просвете между словом и словом»; «пронзительности он достигает предельной»; «настоящим трагизмом дышат стихи»; «совсем в тютчевском духе увидел он в «трагическом изломе» горных хребтов «грандиозный слепок того, что в нас не улеглось» и т. д.

По — видимому, критикам с лихвой хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать тех поэтических современников Прасолова, о которых можно бы сказать нечто подобное. Однако наряду с такими оценками, основанными в конце концов на непосредственном восприятии прасоловской поэзии, выставляется целый ряд, так сказать, чисто теоретических претензий к поэту.

Если приведенные выше предельно высокие оценки творчества поэта высказаны с полной ответственностью, необходимо было бы сделать естественно вытекающий вывод о том, что поэзию Прасолова нельзя мерить одной «теорией» — пусть даже самой «умной». Нужно открывать законы этой поэзии в ней самой, а не навязывать их ей из теоретического сознания.

Да, дело именно в том, что в разговоре о таком истинном поэте, каким был Алексей Прасолов, речь должна идти не о каких — либо — хотя бы самых «умных» — мыслях, но о смысле творчества, о духовной энергии поэтического мира.