Лирика

Как многие гениальные люди, Андрей Б. был соткан из колоссальных противоречий. Человек, родившийся в семье русского ученого математика, окончивший два факультета, изучавший [Шопенгауэра, Канта, Гефдинга, Вундта наряду с физикой, химией и микробиологией, влюбленный в музыку,] философию, социологию, влюбленный в химию и математику при неменьшей любви к музыке, А. Белый мог показаться принадлежащим к той социальной интеллигентской прослойке, которой было с революцией не по пути. Если к этому прибавить, что во время своего пребывания за границей А. Б. учился у Рудольфа Штейнера, последователи которого стали мракобесами Германии, то тем существенней будет отметить, что не только сейчас же после окт<ябрьской> революции А. Белый деятельно определил свои политические взгляды, заняв место по нашу сторону баррикад, но и в самом существе своего творчества должен быть отнесен к разряду явлений революционных. Этот переход определяется всей субстанцией А.Б-го. Он не был пис<ателем> коммунистом, но легче себе представить в обстановке социализма, нежели в какой-нибудь иной, эту деятельность, в эстетическом и моральном напряжении своем всегда питавшуюся внушениями точного знания, это воображение, никогда ни о чем не мечтавшее, кроме конечного освобождения человека от всякого рода косности, инстинктов собственничества, неравенства, насилия, дикарства и всяческого мракобесия. А. Белый с первых дней революции услышал ее справедливость, — ибо Белый всегда умел слушать историю. В 1905 году А. Белый — сотрудник социал-демократической печати. В 1914 году А. Белый — ярый противник „бойни народов“ (выражение А. Белого). В 1917 году, еще до октября, А. Белый, вместе с А. Блоком, — организатор „Скифов“. Сейчас же после октября А. Белый — сотрудник и организатор ТЭО Наркомпроса, — руководитель литературной студии Московского Пролеткульта, воспитавший ряд пролетарских писателей. С 1921 по 1923 год А. Белый за границей, в Берлине, является литературным водоразделом, определяющим советскую и антисоветскую литературу, и утверждением советской культуры, знамя которой тогда он нес для заграницы. Но последние десять лет — напряженнейший писательский труд, пересмотр прошлого в ряде томов воспоминаний, работа над советской тематикой, к овладению которой он приближался в последних своих произведениях от тома к тому. Андреем Белым написано 47 томов. Им прожита очень сложная жизнь. Все это — поле для больших воспоминаний и изучений, этот большой вклад в нашу советскую культуру.

Б. Пастернак

Б. Пильняк

Г. Санников».

Существуют отличия черновика некролога от напечатанного в газете (известинская публикация воспроизведена в статье Н. А. Богомолова «Андрей Белый и советские писатели» в книге: Андрей Белый. Проблемы творчества. М., 1988. С. 309). Отметим здесь лишь три разночтения. В «Известиях»: Отсутствуют имена классиков. Отсутствует имя «Вяч. Иванов». Иной порядок подписей: Б. Пильняк, Б. Пастернак, Г. Санников.

Продолжим отрывок из записной книжки Г. Санникова о событиях, последовавших за опубликованием некролога.

9-го в 1 ч<ас> дня тело из анатомички перевезли на квартиру. Встреча с Чулковым[40], дискуссия о переоценке. В 5 ч<асов> в<ечера> тронулись в Оргкомитет. Загнанная кляча — русская картина на Новинском бульваре. На панихиду явились: Юдин, Кирпотин, Ермилов[41]. Взялись составлять список выступающих. Кирп<отин> отозвал меня, в присут<ствии> Ю<дина> и Е<рмилова>, заявил: «Я должен сказать вам, вы сделали большую полит<ическую> ошибку, подписав эту гнусную ст<атью> в „Изв<естиях>“, что за „гениальный“, „ученики“ и т. п. Это безобразие, что вы подлаживаетесь»… Я: «Это недопустимый тон, о статье мы поговорим особо». Юдину: «Я надеюсь, что над гробом вы полемики вести не будете?» Кирпотин: «Разумеется, но вы учтите, что вам сказано, вы должны выступать сегодня». Я: «Нет, мне не хочется, я не смогу выступать сейчас, прошу меня вычеркнуть».

Выступили от Оргком<итета> Ерм<илов> — «Белый никакой школы не создал» и т. п. — полемика против статьи, но с эпитетами — «замечательный, великий» и т. д.