Лирика Древнего Рима

Или что пользы тебе от чтенья афинских вещаний?

30 Старец ваш пылкой любви вовсе бессилен помочь.

Лучше уж музой своей подражай-ка теперь ты Филету[439]

И не напыщенным снам ты Каллимаха внимай.

Бег не пристало тебе этолийского петь Ахелоя,

Петь, как течет сей поток, страстной тоской удручен,

35 Как во фригийских полях блуждают Меандровы волны[440]

Лживые и обмануть тщатся свой собственный путь;

Как победил Арион — Адрастов конь говорящий

На состязанье, когда был погребен Архемор.[441]

Что тебе пользы в судьбе колесницы Амфиарая,

40 В том, как погиб Капаней, теша Юпитера взор.

Брось ты свои слова обувать в котурны Эсхила,

Брось — и руки свои в нежный вплети хоровод.

Тонко обтачивать стих на токарном станке приучайся,

Собственным пламенем ты, строгий поэт, загорись!

45 Ни Антимах, ни Гомер ничем тебе не помогут:

Гордой красавицы взор может смутить и богов.

Но ведь и бык не пойдет под ярмо тяжелого плуга,

Раньше чем крепкий аркан схватит его за рога.

Так добровольно и ты жестокой любви не поддашься:

50 Твой необузданный нрав надобно мне укротить.

Ведь из красавиц никто о законах вселенной не спросит,

Иль о затменьях Луны силою братних коней,

Или останемся ль мы чем-нибудь за Стигийской пучиной,

И не случайно ли бьет молний громовый удар.

55 Ты посмотри на меня, у которого нет ни наследства,

Ни полководцев в роду, ни триумфальных побед, —

Как я царю на пирах, окруженный толпою красавиц,

Тем вдохновьем горя, что так презренно тебе,

Как мне приятно мечтать, во вчерашнем венке отдыхая,

60 Чувствуя в сердце своем меткого бога стрелу!

Пусть же Вергилий поет побережье Актийского Феба,

Пусть воспевает он нам храброго Цезаря флот,

Он, кто брани теперь воскрешает троянца Энея

И воздвигает в стихах стены Лавиния вновь.

65 Римские смолкните все писатели, смолкните, греки:

Нечто рождается в мир, что Илиады славней.

Любо тебе на стволах свирели своей у Галеза,

В гуще сосновых лесов Тирсиса с Дафнисом петь.

Учишь, как дев соблазнять десятком каким-нибудь яблок

70 Или козленком, что взят от материнских сосцов.

Счастлив, кто за любовь дешевыми платит плодами!

Ну, а бесчувственной пусть Титир сам песни ноет.

Счастлив пастух Коридон, Алексида жаждущий страстно,

Кто, непорочный, дарил радость владельцу полей!

75 Хоть он, усталый, свою свирель пастушью покинул,

Легкие нимфы лесов славят его и теперь,[442]

Ты наставленья поешь седого поэта-аскрейца,[443] —

Как процветают в полях всходы, а лозы — в горах.

Можешь искусно бряцать ты на лире своей вдохновенной,

80 Точно сам Кинфий тебе струны настроил ее.

Но из чтецов никому не будут противны те песни,

Будь он еще новичком иль искушенным в любви.

Чувство не мало мое, да и голос не меньше, но, право,

Коль загогочет гусак, лебедь певучий молчит.

85 Песни любовные пел и Варрон, закончив Язона,[444]

Тот, что Левкадию пел, страстным охвачен огнем.

Этот же слышен напев и в игривых листочках Катулла,

Лесбия милостью их стала Елены славней.

Чувством таким же полны и страницы ученого Кальва.

90 Так воспевал он своей бедной Квинтилии смерть.

Только недавно лишь Галл,[445] Ликоридой прелестной изранен,

Сколько мучительных язв там, под землею, омыл!

Кинфию тоже теперь прославит стихами Пропорций,

Ежели к этим певцам Слава причтет и меня.

КНИГА ТРЕТЬЯ

I

Ты, Каллимахова тень, ты, Филета Косского призрак,

О, разрешите, молю, в вашу мне рощу войти!

Первым жрецом прихожу, чтоб с источника чистого ныне

Греческий хор привести в круг италийских торжеств.

5 Молвите: в гроте каком одинаково стих вы точили?

Ритмом вступили каким? Пили какую струю?

Ах, распрощаемся с тем, кто держит в оружии Феба!

Пусть же стремится мой стих, тонкою пемзой лощен, —

С ним меня Слава взовьет над землей, и рожденная мною

10 Муза воздвигнет триумф в беге венчанных коней,

И в колеснице моей молодые помчатся амуры,

Той же дорогой вослед хлынут поэты толпой.

Что вам, бразды отпустив, со мной состязаться напрасно?

Нам ведь просторным путем к музам идти не дано.

15 Многие впишут, о Рим, хвалы в твою летопись, новый

Римской державы предел — Бактры — в грядущем воспев,

Мне же творенье мое — да прочтешь его в мирное время! —

Дали Камены в горах: стиль не касался таблиц.

Мягкие дайте венки певцу своему, Пегасиды![446]

20 Будет ли грубый венец впору моей голове?

То, чего буду лишен при жизни толпою ревнивой,

После кончины моей вдвое воздаст мне мой труд.

После кончины всегда значительней древняя слава:

Громче гремя на устах, имя идет с похорон.

25 Кто бы о стенах узнал, еловым конем сокрушенных,[447]

Иль о борьбе, что вдвоем с грозным Ахиллом вели

Рек божества — Симоэнт и Скамандр, Юпитера отпрыск?

Или как Гектора труп мяли колеса в полях?

О Деифобе, Гелене, о Полидаманте, и даже

30 Кто был воитель Парис — край бы родной не узнал.[448]

Мало бы нынче речей Илион прославляло и Трою,

Взятую дважды в веках богом Эгейской горы.[449]

Да ведь и сам Гомер, глашатай ее разрушенья,

Чувствует, как его труд в сердце потомства растет,

35 Так вот и Рим прославит меня меж поздних потомков;

Славы предчувствую день: он после смерти придет.