Фивского бога встречал радостным звоном кимвал
(Ныне ж великим грехом нам всем ненавистные Байи, —
Что за губительный бог в ваши вселился струи?), —
Там он,[528]
сокрывшись, свой лик погрузил в Стигийские воды,Чем помогли ему — род, иль доблесть, иль дивная матерь.
Или что он обнимал Цезаря славный алтарь,
Или же трепет завес[529]
над доверху полным театромИ материнской руки подвиги все и дела?
Сколько вместила добра в тесный предел эта жизнь!
Что же, ступай, и духом пари, и празднуй триумфы,
Пусть тебя тешит театр рукоплесканьем толпы,
Ткани Аттала затми, и пусть на игрищах пышных
Все придем мы сюда, придут и последний и первый:
Хоть и безрадостен путь, каждый пройдет по нему.
Надобно пса умолять,[530]
рычащего пастью тройною,В общую надо ладью хмурого старца[531]
сойти.Но все равно извлечет скрытую голову смерть.
Не помогла красота Нирею,[532]
а сила — Ахиллу,Крезу — бесчисленный клад, данный Пактолом ему.
В древние дни красота беду навлекла на ахеян:
Ты же, гребец, что везешь людей богомольные тени,
Ты да получишь одно тело его без души:
Так же, как Клавдий ушел[534]
— Сикульской земли победитель,Так же, как Цезарь, — она к звездам с земли отошла.
Сколько уж раз ты меня сладострастьем моим попрекала:
Верь мне, над вами оно больше гораздо царит.
Вы, как порвете узду, последний стыд презирая,
Так одержимой душе нет уже меры ни в чем.
Реки скорей потекут снова к истокам своим,
Гавань спокойную Сирт и берег удобный доставит
Злая Малея[535]
пловцам гостеприимством своим, —Но не сумеет никто обуздать желания ваши
Та — вам в пример, что, быка изведав критского наглость,
Лживо надела себе телки еловой рога;[536]
Иль Салмонида,[537]
чей пыл фессалийского звал Энипея,Что пожелала отдать богу морскому себя.
И обреченная стать деревом с новой листвой.
Что о Медее сказать? Увы, материнского сердца
Гнев утолила любовь смертью родимых детей.
Как с Клитемнестрою быть, из-за блуда которой в Микенах
Также, о Скилла, и ты, соблазнившись красою Миноса,
С пурпурным волосом вмиг срезала царство отца.
Вот уж приданым каким врага наградила девица![538]
Нис, ворота твои отпер обманом Амур.
Ведь за кормой корабля критская дева висит.
И по заслугам Минос восседает в судилище Орка:
Хоть он врага победил, был он к нему справедлив.
Ты полагаешь, что тот надолго твой образ запомнит,
Кто, как ты видишь, твое ложе сменил на корабль?
Грубый, он девушку смог променять на соблазны наживы!
Стоит ли Африка вся слез неутешных твоих?
А ведь, быть может, его сушит иная любовь!
Ты красотою сильна и строгой Паллады искусством:
Деда ученого блеск славой тебя осенил.
Благословен твой дом, только верного друга найди ты.
Ты же, чьи летом огни горят на небе так долго,
Феб, сократи, я молю, этот медлительный путь!
Первая ночь для меня! В эту первую ночь, умоляю,
Дольше, Луна, озаряй первое ложе мое!
Чтобы для новой любви крепкий союз утвердить.
Пусть закрепит договор Амур своею печатью:
Будет свидетелем весь звездной богини венец.
Сколько несчетных часов пронесется еще в разговорах
Там, где, ложе деля, мы не связаны прочным союзом
Там бессонная ночь мстящих не встретит богов.
Узы, что похоть крепит, сама она вмиг расторгает;
Будем же верность хранить с первых обетов своих!
Таинство брака сквернить ложем случайным начнет —
Тот да познает всю скорбь, которая в страсти бывает,
Сплетням крикливым свою да обречет он главу.
Ночью на слезы его не раскроются окна любимой;
В дальний сбираюсь я путь, в ученые еду Афины,
Чтобы оковы любви в долгих скитаньях разбить.
Если на деву смотреть, возрастают сердечные муки:
Пищу обильную здесь жадный находит Амур.
Но отовсюду меня этот преследует бог.
Редко к себе допускает она, после многих отказов,
Ну, а придет, так и тут, не раздеваясь, заснет.
Тут мне спасенье одно: едва с переменою места
Живо, друзья! Поскорей корабль мой в море гоните.
Жребий кидайте в пути, чтобы посменно грести;
Выше на мачте своей подымайте на счастье нам парус:
Ветер попутный пловцам путь безмятежный сулит.