Лирика. Поэмы

Моих пророческих стихов!

Наедине с самим собою

Дряхлею, сохну, душит злость,

И я морщинистой рукою

С усильем поднимаю трость…

Кому поверить? С кем мириться?

Врачи, поэты и попы…

Ах, если б мог я научиться

Бессмертной пошлости толпы!

4 июня 1903. Bad Nauheim

* * *

Очарованный вечер мой долог,

И внимаю журчанью струи,

Лег туманов белеющий полог

На зеленые нивы Твои.

Безотрадному сну я не верю,

Погрузив мое сердце в покой…

Скоро жизнь мою бурно измерю

Пред неведомой встречей с Тобой…

Чьи-то очи недвижно и длинно

На меня сквозь деревья глядят.

Всё, что в сердце, по-детски невинно

И не требует страстных наград.

Все, что в сердце, смежило ресницы,

Но едва я заслышу: «Лети», —

Полечу я с восторгами птицы,

Оставляющей перья в пути…

11 июня 1903. Bad Nauheim

* * *

К. М. С.

Сердито волновались нивы.

Собака выла. Ветер дул.

Ее восторг самолюбивый

Я в этот вечер обманул.

Угрюмо шепчется болото.

Взошла угрюмая луна.

Там в поле бродит, плачет кто-то…

Она! Наверное – она!

Она смутила сон мой странный —

Пусть приютит ее другой:

Надутый, глупый и румяный

Паяц в одежде голубой.

12 июня 1903. Bad Nauheim

* * *

Скрипка стонет под горой.

В сонном парке вечер длинный,

Вечер длинный – Лик Невинный,

Образ девушки со мной.

Скрипки стон неутомимый

Напевает мне: «Живи…»

Образ девушки любимой —

Повесть ласковой любви.

Июнь 1903. Bad Nauheim

* * *

Ей было пятнадцать лет. Но по стуку

Сердца – невестой быть мне могла.

Когда я, смеясь, предложил ей руку,

Она засмеялась и ушла.

Это было давно. С тех пор проходили

Никому не известные годы и сроки.

Мы редко встречались и мало говорили,

Но молчанья были глубоки.

И зимней ночью, верен сновиденью,

Я вышел из людных и ярких зал,

Где душные маски улыбались пенью,

Где я ее глазами жадно провожал.

И она вышла за мной, покорная,

Сама не ведая, что будет через миг.

И видела лишь ночь городская, черная,

Как прошли и скрылись: невеста и жених.

И в день морозный, солнечный, красный —

Мы встретились в храме – в глубокой тишине:

Мы поняли, что годы молчанья были ясны,

И то, что свершилось, – свершилось в вышине.

Этой повестью долгих, блаженных исканий

Полна моя душная, песенная грудь.

Из этих песен создал я зданье,

А другие песни – спою когда-нибудь.

16 июня 1903. Bad Nauheim

ДВОЙНИК

Вот моя песня – тебе, Коломбина.

Это – угрюмых созвездий печать:

Только в наряде шута-Арлекина

Песни такие умею слагать.

Двое – мы тащимся вдоль по базару,

Оба – в звенящем наряде шутов.

Эй, полюбуйтесь на глупую пару,

Слушайте звон удалых бубенцов!

Мимо идут, говоря: «Ты, прохожий,

Точно такой же, как я, как другой;

Следом идет на тебя непохожий

Сгорбленный нищий с сумой и клюкой».

Кто, проходя, удостоит нас взора?

Кто угадает, что мы с ним – вдвоем?

Дряхлый старик повторяет мне: «Скоро».

Я повторяю: «Пойдем же, пойдем».

Если прохожий глядит равнодушно,

Он улыбается; я трепещу;

Злобно кричу я: «Мне скучно! Мне душно!»

Он повторяет: «Иди. Не пущу».

Там, где на улицу, в звонкую давку

Взглянет и спрячется розовый лик, —

Там мы войдем в многолюдную лавку, —

Я – Арлекин, и за мною – старик.

О, если только заметят, заметят,

Взглянут в глаза мне за пестрый наряд! —

Может быть, рядом со мной они встретят

Мой же – лукавый, смеющийся взгляд!

Там – голубое окно Коломбины,

Розовый вечер, уснувший карниз…

В смертном весельи – мы два Арлекина —

Юный и старый – сплелись, обнялись!..

О, разделите! Вы видите сами:

Те же глаза, хоть различен наряд!..

Старый – он тупо глумится над вами,

Юный – он нежно вам преданный брат!

Та, что в окне, – розовей навечерий,

Та, что вверху, – ослепительней дня!

Там Коломбина! О, люди! О, звери!

Будьте, как дети. Поймите меня.

30 июля 1903. С. Шахматово

ВЕРБНАЯ СУББОТА

Вечерние люди уходят в дома.

Над городом синяя ночь зажжена.

Боярышни тихо идут в терема.

По улице веет, гуляет весна.

На улице праздник, на улице свет,

И свечки и вербы встречают зарю.

Дремотная сонь, неуловленный бред —

Заморские гости приснились царю…

Приснились боярам… – Проснитесь, мы тут…

Боярышня сонно склонилась во мгле…

Там тени идут и виденья плывут…

Что было на небе – теперь на земле…

Весеннее утро. Задумчивый сон.

Влюбленные гости заморских племен

И, может быть, поздних, веселых времен.

Прозрачная тучка. Жемчужный узор.

Там было свиданье. Там был разговор…

И к утру лишь бледной рукой отперлась,

И розовой зорькой душа занялась.

1 сентября 1903. С-Петербург

* * *

Иммануил Кант

Сижу за ширмой. У меня

Такие крохотные ножки…

Такие ручки у меня,

Такое темное окошко…

Тепло и тёмно. Я гашу

Свечу, которую приносят,

Но благодарность приношу…

Меня давно развлечься просят,

Но эти ручки… Я влюблен

В мою морщинистую кожу…

Могу увидеть сладкий сон,

Но я себя не потревожу:

Не потревожу забытья,

Вот этих бликов на окошке…

И ручки скрещиваю я,

И также скрещиваю ножки.

Сижу за ширмой. Здесь тепло.

Здесь кто-то есть. Не надо свечки.

Глаза бездонны, как стекло.

На ручке сморщенной – колечки.

18 октября 1903

* * *

Когда я уйду на покой от времен,