Лирика смутных времен: не о любви (СИ)

То впадая в тьму отчаянья,

То взлетая к небесам,

Я писал! Я свои чаянья

И мечты доверил вам.

Я писал и лгал, мне верили,

Я не лгал - кто верил мне??

Вы стихи глазами мерили,

Не читая. В этом сне,

Что мне снился на обочине,

Я писал свои слова,

Растворяясь в гуле осени,

Ведь она всегда права,

Ведь она уже не юная,

Но пока что без цепей,

Оплетающих как вьюн. И я

Растворяюсь вместе с ней.

Памятник

Я памятник воздвиг, и он прочней металла,

Он выше пирамид и высочайших скал.

Над памятником время силу потеряло,

Ему не страшен смерч, шторм, артобстрел, вандал.

Умру! Но нет, не весь. Останусь лучшей частью

Навечно в этом лучшем (худшем) из миров.

И будут я навеки обладать той властью,

Что силу для сердец имеет и умов.

И вспомнят обо мне чрез парочку столетий,

И скажут, рот раскрыв: "Вот это был поэт,

Теперь на всей большой голубенькой планете

Таких больших талантов точно больше нет".

Помянут обо мне в истоках Дона, Лены,

Оби, Невы, Москвы, еще каких-то рек.

Останется поэт, а уж никак не Ленин,

Да хоть бы он и был хороший человек.

И вспомнят все о том, как был я неизвестен,

Но встал и стал велик. Я первый так писал,

Что врал и все вокруг считали, что я честен,

Что правду говорил, а все считали: врал.

За все, что написал, скажу спасибо музам,

И музе той одной, из-за нее живу.

Ты лавры не сочти, о муза, лишним грузом,

И ими увенчай прекрасную главу.

Я не знал

Мы жили или как-то выживали,

И мир летал.

Но все вокруг меня чего-то знали,

А я не знал.

Не знал о том, что нужно прогибаться

И силу чтить,

И перемен, как пламени, боятся,

И власть любить,

Что нужно тех травить, с кем в чем-то несогласен,

И так решать:

Поверив искренне, что оппонент опасен,

Его сажать.

Что нужно воровать, обманывать: ведь верят,

И верить, если врут,

Что нужно быть таким, каким меня хотели,

Согласны видеть тут.

Что нужно признавать, что сдался, примирился,

Уже иду к врачу,

А я того не знал, а я не научился

И не хочу.

***

Мы вновь и вновь бьемся об твердое небо,

Ему вновь и вновь сознаемся в измене,

А шансов взлететь от рождения не было,

И смерть как всегда ничего не изменит.

Подсказок нет в сорок втором стихе Блока,

Ответов нет в тысяча сто восьмой вишенке,

И нас обмотали колючею проволокой,

И нас изначально считали здесь лишними,

И терпят в живых если только из жалости,

И только с условиями благолепия,

А мы повторяем: простите, пожалуйста,

Губами целуя холодные цепи.

Когда-то терпение все же закончится,

И нас расстреляют небесными градами.

А им ведь захочется, скоро захочется!

И, может, действительно, так нам и надо?..

***

Мне отвратителен порядок,

Когда все на своих местах

В любви, в делах, в словах, во взглядах

И даже в чашках на столах.

Весь из неправильности сложен,

Я презираю чистоту,

До омерзения, до дрожи.

Я беспорядок только чту,

Неправильность во многих смыслах

И в том единственном, одном.

Вот видите, я даже рифму

Сюда поставить не хочу.

Неправильно живущий город

Неправильно идущим днем,

И я, неправильно так молод,

Неправильно рождаюсь в нем,

Неправильно пью чашку чая,

Дышу, живу, хожу, люблю,

Неправильно весну встречаю

И снова чашку чая пью,

Я выбираю не ту карту,

Не в тот день, час, на меньший срок...

Неправильно сажусь за парту,

Неправильно учу урок.

Неправильная там посадка...

К чему тогда весь этот бред?

Стихам есть место в беспорядке,

Стихам в порядке места нет.

Фонари

Ночь свободная, к жизни негодная,

Тьма, засасывающая вдали...

Но от Заячьего до Обводного

Фонари горят, фонари.

В свете тусклом, больном, неотчетливом

Чье-то лето, его не вернуть.

И над северными болотами

Небо черное, черная ртуть,

Город черный с оттенками серого,

Мир всеобщей большой нелюбви.

И не знаю я, что бы мы делали,

Если б рухнули и фонари.

Ланцелот

Бессильные перед лицом врага,

Готовые открыть свои ворота,

Отдать себя кровавым их богам...

Мы ждем, однако ж, скоро Ланцелота.

Бесстрашный, он придет и всех спасет,

Решительной рукой убьет дракона.

Но не идет чего-то Ланцелот,

И на главе у чудища корона

Не спадет.

Увяз быть может где-то под Москвой,

Напился и ночлежке завалялся,

Или неблагодарности людской

Он, Шварца прочитав, перепугался...

Ну не идет проклятый Ланцелот,

Не слуху о нем, в общем-то, ни духу,

Лишь где-то бабка с яйцами бредет,

Или с косой, коварная старуха.

Ну не идет, проклятый. Вот урод!

Но мы все ждем, а вдруг сейчас придет!

Воистину блаженна наша вера.

Придет, но только вот не Ланцелот.

Давно пора ждать в гости Люцифера.

Придет, сметет уставший этот мир,

Свершит добро впервые, напоследок.

Тогда спадет ничтожный наш кумир,

И явится его великий предок,

И упадет кровавая звезда,

И сын волков родится у кого-то...

И вот тогда поймем мы, лишь тогда,

То, что напрасно ждали Ланцелота.

Тонко