Лис

Словно расслышав сердце Елены Викторовны, судьба поколебалась и смилостивилась. «Арка-банк», председателем которого числился Виктор Ближев, вышел из совета попечителей университета. Вроде бы произошло это по каким-то объективным причинам, но Ошеева была убеждена, что причиной всему малодушие Ближева, его страх видеться с ней, объясняться по поводу того давнего дня, когда она сбежала с его дня рождения. Он не позвонил ни на следующий день, ни в другие дни. Против воли Елена Викторовна думала об этом, искала объяснения. Конечно, бывают такие люди, в последнее время их особенно много, которые любыми средствами избегают неприятных разговоров. Не видят себя в роли участника конфликта. Да что далеко ходить, наш Игорь Анисимович вечно перепоручает все неприятные объяснения заместителям. Но в этом есть смысл: ректор – солнце университета, а дождевые или грозовые тучи ходят под ним. Когда гремит гром, солнца не видно. В результате репутация ректора безупречна. Никто не ассоциирует его с неприятностями.

Но Ближев не ректор, и в отношениях с женщиной не может быть заместителей, которые брали бы на себя тяжесть объяснений. Так что ушла она, а сбежал он. Вместе со своим банком, чтобы наверняка исключить все ситуации, в которых им двоим пришлось бы встретиться. Что ж, так даже лучше. Хотя, не признаваясь в этом себе, Елена Викторовна долго ждала звонка или случайной встречи.

•

По дороге Тагерт заглянул на маленький рынок, выросший около станции «Университет». На стене палатки висело объявление, написанное от руки: «Есть мясо баранчика». Видимо, писавший забыл слово «барашек». Или имелся в виду ягненок? У черноглазой торговки, улыбавшейся золотом, Тагерт купил оранжевой нарядной мушмулы – любимый фрукт Кости Якорева. Они ни разу не разговаривали с того дня, как Якорев ушел с репетиции. Тагерт даже не позвонил: не мастер он говорить по телефону, телефонная беседа может окончательно испортить положение.

Костя Якорев жил на Ломоносовском проспекте с матерью и двумя старшими сестрами. Впрочем, сестры одна за другой вышли замуж и в квартире появлялись нечасто. Мать Константина преподавала философию в авиационном институте. С Костиным отцом, тоже философом, они давно развелись, больше замуж она не выходила, посвятив все силы науке, воспитанию детей и заочной дружбе со славистами из Германии, Нидерландов, Швеции, Японии. Она вела бесконечную переписку с университетскими преподавателями, однажды встреченными на конференциях, посвященных, скажем, Льву Толстому или Андрею Белому. Чем старше становились дети, тем больше времени занимали у Елены Марковны чтение с задумчиво тлеющей сигаретой и разветвленная переписка.

Тагерт нервничал: он не предупредил о визите и не знал, как встретит его Костя и даже дома ли тот. Сам факт этого посольства означал признание собственной вины. Что ж, Сергей Генрихович и впрямь чувствовал себя виноватым.

Дом, в котором жил Якорев, был построен в год смерти Сталина. Просторную четырехкомнатную квартиру выделили Костиному деду, генералу и секретному ученому в ракетно-космической отрасли. Впервые побывав в гостях у Якоревых, Тагерт подумал, что такую барскую квартиру ни при каких обстоятельствах не смогли бы получить ни мать, ни отец Кости: в шестидесятые и семидесятые годы государство невысоко ценило философию даже в самых верноподданнических ее проявлениях. Ракетами средней дальности такую квартиру заработать еще можно, а кристально-чистым марксизмом, пусть экспортной сборки, – уже нет. Предыдущее поколение выживших в войне и сталинских репрессиях обеспечило своих потомков не только квадратными метрами, но и возможностью бороться за жизнь не столь отчаянно. Точнее, платить в этой борьбе не любую цену.

Если бы не смягчение климата, стали бы отец и мать Кости Якорева разводиться? Мирная, расслабленная жизнь, похоже, ослабляет и семейные узы. Когда жизнь опасна, полна тревог и испытаний, когда государство готово истреблять граждан даже за мнимую нелояльность, устои семьи оказываются продолжением государственных устоев. Сколько семейных дел выносилось тогда на суд месткомов, партийных ячеек, трудовых коллективов? Государство и общественность не стесняясь входили в спальни, на кухни, вмешивались в семейные споры, отбирали детей у осужденных. В таком суровом мире большинство мужей и жен жмутся друг к другу, потому что семья кажется убежищем, где больше доверия, тепла, где могут простить то, что не простят за дверями дома. Хотя что он, Тагерт, в этом понимает? «А вот Костя, пожалуй, лет через десять сможет заработать на такую квартиру», – неожиданно подумал Сергей Генрихович, нажимая на кнопку лифта.

•