Лиса. Личные хроники русской смуты

Не удивляйтесь. У каждой проницательности непременно имеется простое и прозаическое объяснение: если незнакомый вам мужчина за достаточно долгое время, разговаривая и перемещаясь, не сделал ни одного движения головой и плечами, при котором бы с его головы слетела воображаемая фуражка, – можете быть уверены – перед вами офицер!

– Эй, там!… Строиться давай, да! – лениво скомандовал начальственного вида тучный азербайджанец, предусмотрительно оставшийся за колючей проволокой.

Вот он на офицера не походил. Нисколечко.

– На хер пошёл, да?.. – прокомментировал эту команду один из десантников, довольно точно скопировав местные интонации и характерную манеру разговора. Похоже, когда-то служил в этих краях.

Знатоки говорят, что лучшая линия поведения на фоне неизбежного изнасилования – расслабиться и получить максимум удовольствия от процесса. Не бог весь какая тактика, но пока выбор у российских резервистов был один – плыть по течению, ожидая дальнейших событий. А уже там, в процессе, принимать решения, пытаясь вписаться в ситуацию с наименьшим для себя уроном.

События, судя по всему, приближались.

Спустя несколько минут, десантники, подгоняемые невразумительными окриками весело скалящихся охранников, выстроились вдоль одной из сторон импровизированного плаца, и один из сержантов, вовсе не из желания потрафить хозяевам положения, а, скорее, по впитавшейся в кровь армейской привычке к порядку, скомандовал:

– Равняйсь!.. Смирно!.. – и замер, в нерешительности, явно не понимая, кому производить доклад. Да и нужно ли в такой ситуации это делать?.. Весь его вид – и фигура, и выражение лица – выражал нешуточные сомнения.

Затянувшуюся неловкую паузу прервал один из непонятных офицеров: шагнул вперёд и, коротко кашлянув, поздоровался. Строй ответил гробовым молчанием. Не дождавшись ответа, офицер невозмутимо представился и так же невозмутимо представил своих спутников.

– Литовец, падла! – демонстративно громко прокомментировал услышанное Митька и, в сердцах сплюнув под ноги, с независимым видом сунул руки в карманы мешком сидевшей на нём «афганки».

Офицер сделал вид, что не заметил оскорбления. Только желваки заиграли на закаменевшем скуластом лице.

– Я прошу… – громко начал он, но, словно ощутив растворённое в воздухе нарастающее отторжение, осёкся. С четверть минуты он, сжав губы и сузив глаза, наблюдал за всё больше и больше теряющим равнение строем. Потом, что-то для себя решив, хищно подобрался и мягко, словно в нём не было костей, перетёк к первой шеренге. Теперь это был другой человек. Даже не человек – опасный хищник. – Ты!.. – воткнув в Митьку острый, словно десантный стропорез взгляд, приглушённо прорычал он и растянул губы в жуткой щербатой гримасе, больше напоминавшей волчий оскал. Вменяемые люди так не улыбаются. – Ты, сержант, наверное, поговорить хочешь? Один на один? Прямо тут, перед строем? Покажешь всем, чего стоишь. А заодно и старлею, полгода просидевшему в плену в вонючей яме! Или всё-таки, для разнообразия, включишь мозги, и поговорим без мордобоя? О погоде, о птичках и о дерьме, в которое мы все вляпались?.. Ну?!!.. Будем говорить как люди? Или пустые понты качать?

– Не кипешкуй, мужик! Десантуру на слабо не берут! – ответно оскалился Митька. – Мы с тобой пока на разных гектарах, – так что рано дерьмом меришься! Обзовись, как положено, чтобы и я впечатлился, и братва поверила, что ты – это одно, а то, что я слышал про тех, кто носит такие фамилии – другое!

– Отойдём?.. – улыбнулся Сашка.

Он снова был спокойным и улыбчивым старлеем.

Смотришь на такого, и веришь – настоящий спецназовец и мухи не обидит!

Они его стороной облетают.

...