Лиса в курятнике

— Господин инженер, — взмолился сапожник, — а разве наш метод не проще?

Терпение политика лопнуло, и он под аккомпанемент частых ударов молотка предупредил Гурвица, что не потерпит выкриков с мест.

— Господа, — обратился он хриплым голосом к секретарю, — почему вы не ведете протокол?

— Извините, Дольникер, я веду, — вежливо запротестовал секретарь и тут же огласил записанное:

«После прихода председателя состоялось муниципальное состязание де-факто между двумя членами Временного совета, г-ном Цемахом Гурвицем и г-ном Залманом Хасидовым. Пострадавшие — один: инженер».

По окончании оглашения протокола секретарь встал, отвесил легкий поклон и снова уселся с серьезным видом. Дольникер, чудом сдержавшись, положил на стол председателя перед собой часы и вынул из кармана рулон бумаги.

— Уважаемое Учредительное собрание! — начал он зачитывать вступительную речь, подготовленную еще два дня назад. Дольникер говорил без всяких признаков усталости.

— Позвольте мне изложить краткую платформу, ибо время поджимает. Пока я еще не сократил свое выступление самым решительным образом, позвольте мне поприветствовать с этой трибуны высший орган выражения воли деревни, первый совет деревни Эйн Камоним со времени разрушения Второго Храма и утраты независимости!

Тут политик сделал паузу, дабы дать присутствующим время для овации, однако лишь Малка разок хлопнула в ладони.

— Мои поздравления обращены к обладателям высокого статуса, то есть ко всем участникам, внесшим свой весомый вклад в создание соответствующей атмосферы этого вечера, — читал Дольникер по своему рулону, — за нами — множество деяний, но перед нами — великие свершения! Мы собрались здесь не для того, чтобы заложить основы нового поселения, не ради создания новых высокопроизводительных предприятий, не ради бурения нефтяных скважин в недрах земли, не для того, чтобы выращивать быстроногих благородных лошадей… не ради…

* * *

Около одиннадцати тридцати пополудни, когда тень от стержня на часовом камне заметно сократилась, Дольникера настиг неожиданный сердечный приступ, и он был вынужден временно приостановить вступительное слово. К этому моменту все присутствующие в зале заседаний уже были погружены в глубокий сон, кроме, пожалуй, Малки, у которой уже был большой опыт в этом деле. Цирюльник спал с открытыми глазами, лишенными всяких признаков жизни, но устремленными на выступающего. Секретарь заткнул уши пальцами, и на его лице расплылась широкая счастливая улыбка. На улице не осталось никого, кроме группы детей, что время от времени подкрадывались к окнам трактира. Они заглядывали в зал, освещенный без всякой надобности дюжиной плошек, а затем бежали информировать родителей:

— Еще говорит…

По сути, и Дольникер почувствовал некоторую усталость; в голове его отзывались тревожные сигналы профессора Таненбаума, но язык уже не слушался его, и политик тащился дальше, увлеченный потоком собственного словоизвержения…

Когда Дольникер рухнул на стол и голос его затих, все проснулись из-за внезапно наступившей тишины. Малка тут же бросилась к своему рыцарю отпаивать его остывшим чаем, а Зеев со вздохами укора поглаживал спину политика, не извлекающего уроков из жизни. Дольникер пришел в себя довольно быстро, его багровое лицо стало мертвенно-бледным.

— Может, пойдем домой? — предложил резник, и на этом весь совет встал. На лицах депутатов промелькнул и исчез огромный вопросительный знак относительно того, что же здесь происходило. Политик попытался остановить их слабым движением руки.

— Зеев, — взмолился он, — сперва прочтите манифест…

Секретарь с немым укором воздел глаза к небесам и начал с головокружительной скоростью зачитывать основные пункты, подготовленные еще с вечера:

1. Староста является высшим административным главой совета.

2. Староста избирается жителями деревни сроком на полгода с правом пролонгации.

3. Первые законные выборы состоятся через два месяца. До этого времени сохраняется статус-кво.

4. Выборы будут свободными и демократическими.

Члены совета топтались на месте в нетерпении. Глаза их были полузакрыты. Даже работа сутки напролет в поле не измотала бы их до такой степени.

— У кого есть вопросы? — спросил Зеев.

Лишь резник задал вопрос — можно ли уже расходиться?

Политик только попросил присутствующих подписать документ, и каждый вывел свое имя под «манифестом». Один сапожник поставил напротив своего имени магендавид вместо подписи. Затем участники собрания разбежались по домам и рухнули в свои кровати, словно мешки с мукой, которым выпало счастье достичь муниципального величия.