Лисао

Как не жалеть мне о днях, что прошли
В вечное царство теней?
Они мне дарили доверье, и я
Славил величие дней, —
Я повелениям князя внимал,
А князь становился мудрей.

Когда в стране установлен закон, —
Богата она и сильна.
Когда повелитель мудрый в стране, —
Врагов не боится она.
И если секреты в тайне держать, —
Непобедима страна.

Знаю, что совесть моя чиста:
Не выдал я тайн никому,
Но все ж клевета и зависть врагов
Меня погрузили во тьму, —
И государь гнев обрушил свой,
Моленью не вняв моему.

Льстецами был ослеплен государь:
Разум затмился его,
Поверил он слухам, лжи, клевете, —
И я в пучине невзгод,
И я на чужбине, а он позабыл,
Что был ему верным слугой!

О боги, за что оклеветан я,
Грязной неправдой облит?
Зачем на верную смерть обрекать
Честного сына земли?
О боги, за что ж оклеветан я?
Сердце мое болит.

Тот, кто боится света, пусть
Пользуется темнотой.
Пусть я в далекой ссылке, и все ж
Не сдамся врагам ни за что.
К глубинам Юаня и Сяна лицом —
Без страха я брошусь в поток.

Кругом неудачи. Пусть слава моя
Погибла, — скорблю об одном:
Доныне мой государь не прозрел, —
Не видит, что под окном
В саду сорняки разрослись, а трав
Нет ароматных в нем.

О боги, я искренним был слугой,
Хотел свои чувства открыть,
Я думал, что лучше погибнуть, чем зря
Существованье влачить, —
И если еще я колеблюсь, ну что ж, —
Успею глаза закрыть.

Слыхал я, что в рабстве страдать довелось
Сановнику Байли Ци[115].
Мудрый Лей-ван был мясником
И шкуру сдирал с овцы;
Песни в далеком пути распевал,
Быков погоняя, Нин Ци.

Но если не встретились в жизни бы им
Чэн Тан или У-ван,
Разве мир услыхал бы о них?
Забвенье — как цепкий бурьян.
Цзы-сюя[116] правитель один погубил,
Сомненьями обуян.

Был предан Цзе-цзы[117] и умер, горя
Факелом жарким в лесу, —
Поздно ошибку князь осознал,
Поздно пролил слезу.
Горы Цзашаня прах мудреца,
Как груз драгоценный, несут.

Друга к жизни не возвратит
Белый траур одежд,
Реками слез не вернуть назад
Светлых своих надежд.
Во имя долга мудрый умрет,
Отверженный стадом невежд.

О, боги! Кто б наши поступки сумел
Проверить хотя бы раз?
Зловоние лжи, черный чад клеветы
Развеять по ветру пора,
Вырвать колючий чертополох
Из кровоточащих ран!

Зачем умирать ароматной траве
В зарослях сорняков?
Едва ее иней покроет, она
Никнет уж стебельком...
О царь, зачем ослепил ты себя
Лестью клеветников!

Они утверждают, что аромат
В венках совсем ни к чему,
Что только женщины в мире одни
Завидовать могут ему,
Лишь женщины, и, к несчастью, они
Схожи с развратной Му-му[118].

Пускай красота подобна Си-ши[119],
Растопчут они и ее, —
Я чувство свое захотел раскрыть, —
Завяло сердце мое;
Хотел поступки свои объяснить —
В груди опалы копье.

И боль с каждым часом сильней и сильней,
Все горше обида мне, —
Изгнанником сколько ж томительных дней
Я пребываю во тьме?
О, если бы все оказалось сном, —
Все позабыть во сне!

Если ты скачешь на скакуне,
Поводья в пути обронив,
В легкой ладье без весла несут
Потоки тебя сквозь дни, —
От пропасти ты никак не свернешь,
Царь неба не сохранит.

Презрев справедливость законов страны,
Несешься в водоворот,
Надеясь на ум свой, ты к бездне летишь,
А там крутой разворот...
О государь мой, остановись, —
Вспомни про свой народ!

Я ж, прерывая течение строк,
Броситься в омут готов,
Мне жаль, что ослепший мой государь
Не сможет узнать о том.