Ляля стояла спиной к бабушке и маме. Она смотрела на поле, как демонтируют домики, разбирают и увозят. «Лисы! Вы мои лисички! Разогнали уродов! – думала Ляля с благодарностью. – Никто вас не уничтожит, живите дольше! Надеюсь, вы не обиделись, что бабушка описала вашу седую шерсть, её описание прикрепили к уголовному делу. Скоро будете линять. По всему лесу шерсть раскидаете. Ну и что, что ваша шерсть на трупе – может, кто-то убил, а вы падальщики, просто в лес утащили, вас не поймать, не догнать, как поётся в суперпесне… Не обижайтесь, лисоньки…»
За спиной – шёпот, бабушка настаивает, мама отнекивается: не надо ей сообщать, кто этот мужчина. Они все Лялю за идиотку точно держат, за слабоумную! Ляля только в первый момент не поняла, в первое мгновение… Стас. А она – Алёна Станиславовна. Отец. Никаких эмоций. Одна сплошная неловкость вместо радости…
Ляля разбудила Боню, пристегнула поводок и вышла, громко хлопнув дверью. Впервые в жизни она обрадовалась Зинову и с удовольствием сюсюкалась с Вероникой.
– Смотрю, отец вернулся?
– А вы его знаете?
– Ещё бы. Вместе били.
– Как вместе? Все на одного?
– Эх, девочка! Ты даже не представляешь, как тебе повезло с мамой.
– С бабушкой повезло, с мамой как-то не очень, – честно ответила Ляля.
– Жаль, что до смерти не забили, охмурил мою Зо… – Зинов резко отвернулся, его сильная широкая сутулая спина согнулась больше обычного, он толкал коляску с плачущей Вероникой.
Как тяжело, думала Ляля, сидеть, когда твои ровесники вовсю бегают… Боня больше не виляла хвостом, Вероника её давно замучила своими тисканьями… Но дрессировка сделала своё дело – хозяин говорит: смирно, значит, надо смириться… У помойки, кажется, мелькнула обтрёпанная, вымокшая после дождя песочная лиса… Странно. После дождя лисы никогда не показываются: пока не высохнут, они сидят в укрытиях, мокрый хвост не даст быстро уйти от врага… Неужели лисы в курсе, что появился папа? Папа… Теперь у Ляли будет папа… А лисы тут как тут, неужели они его уже пасут…
Удивительное лето вслед за удивительным маем ворвалось в Лялину жизнь. Боня едет с папой на машине на дачу. Ляля же с бабушкой по-прежнему едут в поезде. Дядя Димон Краснобаев слушает внимательно о новом Лялином аквариуме.
– Если что, приглашайте, – говорит он. – Рыбки – моя отдушина.
Но больше рыбок дядя Димон интересуется папой и мамой.
– Зо всех на свадьбу пригласила, Татьяна Михайловна.
Бабушка кивает.
– Вы как к этому относитесь?
– Против, – просто отвечает бабушка.
– Не спрашиваю почему. – Дядя Димон щёлкает пальцами по несуществующей пылинке на обшлаге рукава.
– И лисы являлись по его душу.
– То есть?
– Наши лисы являлись.
Дядя Димон с опаской посмотрел на бабушку.
– Бабушка! Дядя Дима ничего не знает.
– А что я должен знать?
– Что ваши лисы живы, дядя Димон.
– Бред. Им не может быть лет больше, чем тебе.
– Ну не верите, не надо.
– Вы лучше скажите, что Зоечке подарить? В неё все были влюблены, и я тоже.
– Маме нужна профессиональная косметика, – выпалила Ляля.
– Ляля! – укоризненно покачала головой бабушка.
– Но я в косметике совсем не разбираюсь. Ей, наверное, что-то совсем специальное. А ещё, кроме косметики? Хотя… Я поспрашиваю у знакомых, может, и посоветуют что.
– Димочка! Ты и твой отец сделали нам столько хорошего. Просто сам приходи.
– А свадьба с размахом?
– Нет. Человек двадцать. Вы все, с работы кое-кто.
– Из Москвы с работы?
– Не знаю, Дим. Вряд ли из Москвы, вряд ли.
– А ведь пятнадцать лет, как мы тогда их выпустили. Пятнадцать лет.
– Дима! Ты путаешь. Больше.
– Ах да. Да-да… – Дядя Димон задумался, очевидно, перебирая в уме, пересчитывая года, уверенно и даже резко закончил: – Да. Шестнадцать, а может семнадцать? – И тут же совсем другим голосом, каким-то безысходным: – Время бежит, а я всё один.
– Дима! Какие твои годы!
– Всё в рейсах, всё на путях, всё титан кипячу, всё посылки передаю, передачи, такой посылочник.
– Работа стабильная, Дим. Зо только благодаря моим связям взяли; Зинов вон прозябает, живёт от заказа к заказу… А у него ребёнок-инвалид.
– Я не жалуюсь, Татьяна Михайловна. Чем как Зинов мучиться, лучше одному.
Так они болтали под стук колёс, вспоминали, Ляля смотрела на дядю Димона, на его красное аккуратное лицо, на нос-картошку и думала, что у них в классе у некоторых папы даже поуродливее дяди Димона. Он был высокий, худой, а лицо – можно сказать, драконье. Это от того, что кожа белая, а сосуды близко, объясняла когда-то про Краснобаева мама.