Лисье время

Ляля часто рассматривала выпускной детсадовский альбом – папку, где фото было прямо на форзацах и занимало весь разворот. Всё лето на даче, каждое утро, проснувшись, она выбиралась из-под одеяла, усаживалась в кровати и под жужжание мух и ос, бившихся в стекло, под щебет неугомонных птиц, под стрекот сойки, стук дятла и кукование кукушки любовалась собой. Она стояла в первом ряду, крайняя справа. Как же она расстроилась, когда её так поставили. Но теперь приехала мама и, выслушав, как ни странно, эту жалобу дочери очень внимательно, объяснила, что по законам восприятия глаз скользит слева направо, и место Ляли выигрышное. А ведь и правда: взгляд скользит. Скользит, скользит: девочки в пышных платьях с пышными рукавчиками-фонариками – как фрейлины Андерсена; взгляд утыкается, врезается в Лялю – с фото смотрит очень красивая девочка с волосами до плеч, в торжественном кремовом платье с кружевным воротником и такими же манжетами. Над манжетами – пышные сборки, юбка платья – струящиеся складки-гармошка. Завершают образ роза на ленте-ободке в волосах и кремовые туфельки с застёжками-розочками. Мама увлечённо объясняла про образ. А Ляля вспоминала, как надувала губы, когда они с бабушкой заходили в магазин, – на вешалке висели желанные, принцессины платья, а бабушка держит деньги для похорон в сберкассе, похороны ещё неизвестно когда случатся… Как же Ляля радовалась теперь по осени. Мама права! Стадо, настоящее стадо эти девочки, так досаждавшие первые годы и ставшие подружками сейчас. Воздушно-стеклянное стадо, как фон, как дополнение. На девочках и колготки неподходящие, и туфли какие попало, в волосах жуткие атласные банты, от которых мама и сейчас шарахалась в универмаге. Ляля – как алмаз, мерцает и переливается на фоне стада… В ту далёкую рождественскую неделю мама сказала «стая» – слово, которое так напугало и продолжало пугать. Пусть Ляля в стаде, но не в стае. Стадо – это же просто глупые коровы, а стая – кусачие собаки и хищные лисы. Именно они в стае, в стае! Не парами нападают, парами они выбегают предупредить, а бегают по полю стаей, притворяясь, что ищут мышей, на самом же деле – успокаивают Лялю, недаром мама, как только вошла в квартиру, сразу ринулась на кухню, смотреть на поле.

Утром первого сентября Ляля еле проснулась – ведь ночью она слушала разговор о Дусе и заснула только тогда, когда совершенно уверилась: бабушка не только развила лисам мозг, но и продлила жизнь. Ведь Дуся, которая так волновалась и не хотела отставать по дороге в универмаг, старше Ляли, она помнит маму молодой девушкой, ещё не курящей… Теперь Ляле казалось, что она видела Дусю и когда на них с бабушкой напали собаки – может, это она сидела тогда рядом с Лялей. Она тощая, волос плохой… Впрочем, начиналась метель, может, это и не Дуся совсем, кто их, этих крестовок, разберёт…

Наскоро умывшись и наотрез отказавшись чистить зубы, Ляля побыстрее – как бы не опоздать! – надела кофточку и восхитилась: на рукавах внизу – воланы, спереди тоже воротник-волан. А вот и школьный сарафан. Сарафан купила бабушка в магазине. Воланы касаются его, украшают. В школу Ляля шла в новых, таких многострадальных туфлях. Из-за них у мамы украли кошелёк. Удивительные туфли – чёрненькие с вырубкой. Колготки на Ляле кружевные, в волосах никаких бантов, но вплетены маленькие заколки-цветочки, они переливаются. Делая причёску, мама чуть подстригла Лялю, подкрутила странным тёплым аппаратом – и Ляля стала вся в кудряшках и усыпанная переливающимися малюсенькими цветочками. Холодный ветер развевал волосы, Ляля была счастлива – самое худшее, все детсадовские мучения, позади. И пусть Лиза и Настя с ней в классе, а глупая Эля, с которой Ляля хотела быть в одном классе, в другом, пусть и это, хотя и жаль ужасно. Но у Ляли теперь такая мама, она будет работать здесь на телевидении, а не как у Лизы – в казино, да и выглядит мама просто сногсшибательно. И Ляля сейчас красивее, чем на детсадовской фотографии.

Я им ещё докажу, я им ещё покажу, торжествовала Ляля, подпрыгивая в автобусе на задней площадке вместе с бабушкой и мамой. Когда они появились на школьном дворе и подошли к милой учительнице, та сразу вручила табличку «1А» Ляле. Было рано, народ только начинал подтягиваться на линейку, к учительнице подходили какие-то взрослые, и все улыбались Ляле; наконец огромный дядя в тёмно-синем костюме сел перед Лялей на корточки, дал ей большой колокольчик, просто огромный колокол, и сказал:

– Позвони.

Ляля затрясла колокольчик, позвонила. Звук, как и положено колокольчику, был несколько неприятный, режущий, но звонкий, и не такой пронзительный, как лисий лай.

– Сможешь у меня на плече сидеть?

– Смогу! – обрадовалась Ляля; она сразу поняла, что будет звенеть в колокольчик, открывая учебный год. Она видела такое в новостях когда-то давно: девочка сидит на плече у молодого дяди.