— Я полагаю, это выходка «Кристис», — говорит он, вызвав вымученные смешки. — Так, после этого маленького эпизода, наверное, мы должны продолжить. Есть шестьдесят сзади? Да? Шестьдесят. Шестьдесят два? — Он смотрит на ссутулившегося Пирса.
— Не продолжай, Пирс, — шепчу я. — Что-нибудь еще появится на следующем аукционе.
Но Пирс смотрит на то, что держит помощник мясника, и кивает опять.
— Шестьдесят два. Есть шестьдесят два. Шестьдесят четыре? Шестьдесят четыре. Шестьдесят шесть?
Пирс кивает с побелевшим лицом.
— Шестьдесят шесть. Сзади — шестьдесят восемь? Шестьдесят восемь.
— Черт, — шепчет Пирс себе под нос; женщина перед ним оборачивается.
— Не делай этого, Пирс, — говорю я. Он свирепо на меня смотрит.
— Простите, сэр, это была ставка? Семьдесят?
— Да, — говорит Пирс первый раз вслух, спокойным голосом мученика. Он непроизвольно выдает себя. Ну и хорошо. Пусть другой несчастный ее получит, Пирс. Не губи себя.
— Семьдесят. Сзади — семьдесят два? Да, семьдесят два. Семьдесят четыре?
Я не говорю ничего. Я достаточно ему противостоял. Пирс молчит. Внимательный глаз аукциониста оценивает его борьбу. Он его не торопит. Шариковая ручка недвижима в его руке. В результате Пирс кивает опять.
— Семьдесят четыре. Семьдесят шесть? Есть семьдесят шесть. Сэр?
—
И наконец Пирс качает головой, побежденный.
— Семьдесят шесть. Есть еще предложения? Семьдесят шесть раз, семьдесят шесть два, продано за семьдесят шесть тысяч фунтов покупателю номер... сто одиннадцать.
Молоток опускается. В зале поднимается гомон. Выставлена следующая скрипка.
Пирс испускает длинный, на грани всхлипа выдох. Слезы разочарования и отчаяния в его глазах.
— Лот номер сто семьдесят один. Редкая, очень тонкой работы венецианская скрипка Ансельмо Беллозио...
8.4
— Это был последний лот на сегодня.
Прошло десять минут с продажи Роджери. Пирс все еще сидит, в то время как все вокруг него встают.
Наконец мы тоже поднимаемся. Стоящая у двери молодая женщина принимает поздравления. Она, похоже, в смятении. Должно быть, это она — невидимый покупатель сзади. Она глядит на Пирса и открывает рот, видимо чтобы сказать что-то утешительное, но передумывает.
Пирс останавливается и говорит:
— Простите меня, что я так долго ставил. Я так ее хотел. Простите. — И прежде чем она успевает ответить, он выходит в коридор, чтобы не сломаться окончательно.
— Мой мальчик, — говорит Генри Читэм и машет нам, приближаясь. — Мой мальчик. Что я могу сказать? Что делать? Она чувствовала, что скрипка была
Вдруг я представляю себе племянника миссис Формби, отдающего с аукционного молотка мою скрипку, и чувствую животное желание превратить его цветущую физиономию в кровавое месиво. Мое сердце бешено стучит, кулаки сжимаются против человека, которого я едва знаю.
Пирс подносит руку ко лбу:
— Давай уйдем отсюда.
— Мне нужно в туалет. Я сейчас вернусь.
Я пробираюсь через редеющую толпу, девушка из «Уигмор-холла», которую я заметил раньше, приветствует меня:
— Добрый день, Майкл.
— Здравствуйте, Люси.
— Это было потрясающе.
Я киваю, ничего не говоря.
— Мое сочувствие Пирсу.
— Да уж, — говорю я. — Вы тоже на что-то ставили?
Она кивает:
— Да, но совершенно на другом уровне.
— И вы выиграли?
— Нет. Тоже не мой день.
— Не повезло. Прошу прощения, я тороплюсь. О да, кстати, Люси, вы не могли бы мне сделать одолжение? Когда билеты на концерт Джулии Хансен появятся в продаже, вы не отложите один для меня? Я знаю, что они иногда быстро исчезают.
— Конечно, буду рада.
— Не забудете?
— Нет. Я запишу. Вы с ней играли в Вене, если я не ошибаюсь?
— Да. Да. Спасибо, Люси. До свидания.
— Вы ведь знаете, что она поменяла программу?
— А, да? Ну и хорошо. Наверняка Шуберт вместо Шумана.
— Нет. Она играет Баха.
— Баха?
— Да.
— Баха? Вы уверены? — Я уставился на нее.
— Конечно уверена. Она прислала факс из Штатов около недели назад. И Билл не то чтобы особенно доволен. Когда вы соглашаетесь играть Шумана или Шопена, вы не должны вдруг перескакивать на Баха. Но она объяснила причины: диапазон меньше, ей проще с ее... вы ведь в курсе, да?
Я колеблюсь, на секунду сомневаясь в значении ее вопроса, потом киваю. Ей явно легчает.
— Я не должна этого говорить, — продолжает она. — Просто я полагала, что вы и так знаете про ее трудности, раз вы с ней играли. Но это должно оставаться в секрете. Ее агент настаивает, что мы не должны ничего говорить. Но я могу вам задать вопрос, строго между нами? Когда вы с ней играли в Вене, были какие-то проблемы?
— Нет. Никаких.
— Странный выбор произведения для концерта — «Искусство фуги».
— Нет. Нет! «Искусство фуги»? Этого не может быть. Это невозможно.