Лишь одна музыка

Я плету запутанную паутину. Если я выдержал десять лет отсутствия и пустого сожаления, почему же три дня настолько невыносимы?

3.12

Виржини звонит около полудня:

— Почему ты мне не звонишь, Майкл?

— Я был очень занят.

— Ты так хорошо играл, и я тебе оставила по крайней мере три сообщения.

— Ты не просила меня перезвонить.

— Ты не ценишь, что я тебя ценю.

— Я ценю, но я правда не понял, что было что-то срочное.

— Да нет, ничего срочного, — говорит сердито Виржини.

— Прости, Виржини, ты права. Я должен был тебе перезвонить, но у меня так много всего происходит.

— Что именно?

— О, ну, то и это.

— И еще другое?

— Другое?

— Да, Майкл, ты всегда говоришь «то, это и еще другое», когда увиливаешь.

— Я не увиливаю, — говорю я раздраженно.

— Кто она?

— Она?

— У тебя какая-то новая женщина?

— Нет! Нет, у меня нет никаких новых женщин, — говорю я с напором, удивляясь ему не менее, чем Виржини.

— О, — говорит она с тенью раскаяния, так что теперь я себя чувствую виноватым.

— Почему тебе это пришло в голову? — спрашиваю я.

— О, я просто почувствовала — но ты ведь нет — правда ведь, нет — не спишь с кем-то еще, Майкл?

— Нет. Не сплю. Не сплю.

— Тогда почему ты не спишь со мной?

— Я не знаю. Просто не знаю. У нас бывали перерывы и дольше. У меня много всего. — Я стараюсь говорить спокойно, но необходимость изворачиваться злит меня все больше и больше.

— Да-да, Майкл, — говорит Виржини терпеливо. — Ты ровно это мне и сказал. А что у тебя?

— О, Бах, «Искусство фуги», возможная запись.

Виржини никак не реагирует на эту новость. Ни поздравлений, ни удивления, ничего.

— Правда? — спрашивает она. — Я хочу тебя видеть сегодня. Пойдем в кино?

— Я не могу, Виржини.

— А что ты делаешь?

— Тебе нужно знать все? — спрашиваю я.

Молчание на другом конце.

— Ну, если тебе так уж необходимо знать, — продолжаю я, — я должен поехать к Эрику Сандерсону показать мою скрипку. Ты знаешь, она иногда звенит, и это меня беспокоит.

— Ты едешь один?

— Мм, нет — на самом деле нет. Эллен должна с ним увидеться по поводу альта.

— Эллен? — говорит Виржини приглушенно и немного подозрительно.

— Виржини, хватит. Это мне действует на нервы.

— Почему ты мне не сказал, что едешь с Эллен?

— Потому что ты меня не спросила. Потому что это не важно. Потому что тебе необязательно знать каждую деталь моей жизни.

— Va te faire foutre!48 — говорит Виржини и бросает трубку.

3.13

Эллен безнадежно теряется, как только мы пересекаем Темзу. Я веду ее с помощью атласа «От А до Я». Она на редкость молчалива. Думаю, ее напряжение вызвано не только тем, что мы в незнакомых ей частях Лондона, где на картах нарисованы киты и слоны, но и тем, что она не верит в решение проблемы с альтом.

— Что это за история про гончарный круг? — говорю я, чтобы ее отвлечь.

— О Пирс, Пирс, Пирс, — говорит Эллен раздраженно. — У него плохое настроение всякий раз, когда мы в моем доме, и он ко мне придирается. В любом другом месте все в порядке. По крайней мере, обычно. Это вина моей тетки, на самом деле.

— Попробуй перестроиться в левую полосу, Эллен. Каким образом это вина твоей тетки?

— Ну, очевидно, потому, что она оставила свой дом мне — не в буквальном смысле вина. Она была права, считая, что женщинам приходится тяжелее в жизни, чем мужчинам, и что надо поддерживать друг друга и так далее и так далее. Но на самом деле я думаю, что она не одобряла Пирса. Или, скорее, его поведение. Его стиль жизни. Она была милая. Мне она нравилась, да и Пирсу тоже. Может, нам не надо репетировать в этом доме, но где же еще? Он начинает ворчать, как только переступает порог.

— Ну, если живешь в подвальной студии...

Эллен пролетает на желтый свет и поворачивается ко мне:

— Лучше бы дом был достаточно велик для нас обоих, но увы. Да и Пирс, думаю, может позволить себе снимать что-то поприличнее. Но он копит на лучшую скрипку. А копить ему совсем не подходит по темпераменту. Это тяжелая борьба.

Через несколько секунд я спрашиваю:

— Ваши родители не могли бы ему помочь?

— Могли бы, но не будут. Как только отец об этом заговаривает, мать начинает возражать с пеной у рта.

— О.

— Думаю, она немного двинулась умом за последние лет десять. С родителями никогда не знаешь, как они себя поведут. Я затеяла об этом разговор на Рождество, а мать взвилась и устроила жуткую истерику: любая скрипка не хуже другой, и когда они все умрут, пусть Пирс делает что хочет с его частью денег, но пока она еще может как-то влиять, ну и тэ дэ.

— Тяжело Пирсу.

— Он был у «Бира»49 на прошлой неделе, но все, что ему нравилось, было далеко за пределами его возможностей. Бедняга Пирс. Мне на самом деле его жаль. Он хочет попытать счастье на аукционах в этом году.

— У тебя очень хороший альт, — говорю я.

Эллен кивает:

— И твоя скрипка тоже. Хотя ты ее так любишь, что это совершенное безумие.

— На самом деле она не моя.

— Знаю.

— Я провел с ней больше времени, чем с кем бы то ни было, но тем не менее она не моя. А я не ее.

— Ой да ладно, — говорит Эллен.

— Кстати, она вообще почти не звенит последнее время.

— Угу, — говорит Эллен.

Мы молчим.