Лишь одна музыка

Я говорю «чисто», но ведь пианино, если настроено, играет чисто. И хотя она отвечала на мою игру, казалось, она была погружена в себя. Она попросила меня встать там, где она могла меня видеть. Теперь я себя спрашиваю: чтобы видеть мой смычок и пальцы?

Она чисто спела фразу перед тем, как подойти к пианино. У нее был абсолютный слух, когда я ее знал, но сохранила ли она его без звуков извне?

Что-то стало яснее, что-то — еще загадочнее. Какие подтверждения? «Лион» вместо «Ниона»: случайная оговорка? Она забыла? Не услышала согласную? Я сам все время так ошибаюсь.

Как она с этим справляется? Почему не поделилась со мной? Как она вообще может играть, выносить мысли о музыке? Когда она пришла нас послушать в «Уигморе», что она слышала? Названия биса не было в программе.

День проходит, я в смятении, такой встревоженный, такой неуверенный. Репетиций нет, так что у меня нет необходимости играть. Я не могу даже слушать музыку. Прочитываю несколько стихотворений из старой антологии. Я охвачен ужасом от вероятной правды и неодолимым, безнадежным желанием защитить Джулию от самого этого факта — но что я могу сделать?

На следующий день я решаюсь ей написать. Но что я могу сказать, кроме того, что хочу ее снова видеть? Хочет ли она, чтобы я знал о ее глухоте? Сказал ли ей что-то Люк? Обманываю ли я сам себя? Может, на самом деле ничего и нет?

4.3

В разгар моего замешательства падает письмо: голубой конверт, бледно-золотая марка, вчерашний штамп, знакомый косой почерк. Для конверта, запечатанного ею, я снова использую нож для бумаги, который она мне подарила.

Утренний свет падает на несколько страниц бледно-голубой бумаги с темно-синими чернилами, я читаю письмо, самое длинное из всех, что она мне написала.

Милый Майкл,

да, это правда. Ты бы рано или поздно об этом узнал, и благодаря нашей встрече в парке это оказалось скорее рано. Люк очень расстроился, и было ясно, что ты тоже чем-то потрясен. Когда мы пришли домой, он признался мне, что проговорился. Он этого не хотел. Бедный Люк: он страдал целый час. Он чувствовал, что предал меня, хотя на самом деле снял с моих плеч бремя признания. Обычно он защищает меня в стиле «Джеймс Джеймс Моррисон Моррисон»52, и когда приходят его друзья, заботится, чтобы все шло абсолютно естественно. Он не хочет, чтобы кто бы то ни было, а особенно его друзья, догадывался, что со мной что-то не так. Но боюсь, очень многое со мной не так, и я боялась тебе сказать, боялась, что это как-то сломает наши отношения или вломится в наши отношения. Когда я решила прийти за кулисы, я не хотела, чтоб мы были не на равных. И уж точно я не хотела видеть в твоих глазах то, что увидела два дня назад. Еще и поэтому я пишу тебе, а не говорю с тобой.

Но мое положение не настолько жалкое — или не настолько жалостное? По крайней мере, мне было дано время привыкнуть к глухоте. Это происходило в течение месяцев, а не минут, и без ужасных побочных эффектов.

Я не пытаюсь умалить тяжесть моего положения. Вначале я не думала, что смогу это пережить. Музыка — это моя жизнь. Для меня, особенно для меня, предательство со стороны моих ушей было невыносимо.