Лишь одна музыка

Я в аукционном доме «Дентон», хочу посмотреть, как Пирс будет делать ставки; сам я еще не готов так изменить моей скрипке, хоть скоро и придется. Пирс равнодушен к своей. Но сейчас он видел, держал в руках и слышал ту, которую полюбил, он взял ее у «Дентона» и пару дней играл на ней в нашем квартете. Она покрыта красным лаком с черными трещинками. К сожалению, ее головка сделана не тем же мастером, что и все остальное. С точки зрения Пирса, это скорее к счастью, поскольку умаляет только ее денежную стоимость. У нее большой напористый звук, немножко слишком мрачный и гулкий на мой вкус, но Пирс влюблен в нее со всей страстью неожиданной и достижимой — да, достижимой! — любви. Со всеми его сбережениями и займами он как раз сможет достичь предполагаемой цены. Дополнительные 15 % аукционеру напрягут его до предела, но он знает, что эта скрипка должна быть его. Он будет выплачивать годами.

В каталоге аукциона скрипка обозначена как «Пьетро Джакомо Роджери». Генри Читэм, облаченный в зеленый замшевый пиджак, любезный, по-отечески заботливый глава отдела музыкальных инструментов в «Дентоне», взял Пирса в оборот. Возмущенное фырканье, беспокойное поглядывание на часы и деловитые взгляды, которыми он окидывает комнату, увешанную скрипками, сопровождают его монолог, такой уверенный, такой доверительный.

— О да, дилеры музыкальных инструментов говорят, что мы, аукционщики, только гонимся за быстрыми прибылями, но что-то я не видел дилеров, умирающих от голода. По крайней мере, у нас все предельно ясно. Если подумать, цена — просто самая высокая ставка на открытом аукционе плюс наша достаточно скромная комиссия. Ну хорошо, мы получаем и от дилера, и от покупателя, но вы же знаете, издержки и все такое... Но мы уж точно не ввязываемся во всякие махинации, как они. Дилеры! Если нас с ними сравнивать, то мы просто святые. Ну, успеха, Пирс, мой мальчик, я надеюсь, вашу ставку не перебьют. Сожалею о прошлом разе. Но я чувствую — это просто вас сохранило для этой скрипки. Только посмотрите на этот ус, это изящество, этот блеск! Какой тон. Какой тембр. Какая, мм, какая чудесная старая скрипка. Вы просто созданы друг для друга. А, без двадцати три. Мне надо идти. Вы ведь зарегистрировались? Хорошо... хорошо... очень хорошо! Пирс — профессионал! — доверительно говорит он мне. — Он вас научит, за какие ниточки дергать. Или я должен сказать: за какие струны? Ха-ха-ха. — И, очень довольный этими последними словами, он вышагивает из своего офиса, оставляя Пирса вне себя от волнения.

— Могу поспорить, Генри говорит всем и каждому, что скрипка создана для них. Могу поспорить.

— Полагаю, это часть его работы.

— Черт возьми, на чьей ты стороне, Майкл? — говорит Пирс одновременно жалобно и злобно.

— Да ладно тебе, — говорю я, кладя ему руку на плечо.

— Аукцион начинается через двадцать минут. Как мне до него дожить? — спрашивает он. — Я не могу сосредоточиться на газете, я не хочу вести бессмысленные разговоры, и я не решаюсь пить.

— Как насчет ничего не делать? — предлагаю я.

— Ничего не делать? — говорит Пирс, уставившись на меня.

— Да, — говорю я. — Пойдем вниз, сядем и вообще ничего не будем делать.

8.3

В три часа пополудни аукционист поднимается на свой подиум в большой комнате внизу. Он проводит правой рукой по седеющим светлым волосам, стучит по микрофону, поставленному перед его пюпитром, кивает паре лиц в аудитории. Молодой человек в зеленом фартуке стоит перед подиумом — у меня вдруг мелькает мысль, что он выглядит как помощник мясника. Он показывает лоты: поначалу несколько книг, относящихся к искусству игры на струнных инструментах; потом смычки: оправленные в серебро, оправленные в золото, с костяной колодкой. Помощник мясника довольно опасливо держит их за колодочку и за головку. Глаза аукциониста неторопливы и насторожены, его голос завораживающе отрывист. На нем темно-серый двубортный костюм. Его взгляд резко переходит от аудитории, где сидим мы, к телефонам слева от нас.

Цена смычка стремительно поднимается от изначальных 1500 фунтов, которая меньше половины наименьшей оценки в каталоге.

— Две тысячи двести здесь... да, против вас, передо мной... две тысячи четыреста... — (Молодая женщина на одном из телефонов кивает.) — Две тысячи шестьсот раз, два. — Он легко стучит молоточком по пюпитру. — Продано за две тысячи шестьсот фунтов... кому?

— Покупатель номер двести одиннадцать, сэр, — говорит женщина на телефоне.

— Номер двести одиннадцать, — повторяет аукционист. И останавливается выпить воды.

— Ты правда хочешь тут провести все это время? — спрашиваю я Пирса.

— Да.

— Но ты сказал, что еще два часа до времени, когда Роджери пойдет под молоток. Это все как бы вводная часть.

— Я хочу подождать здесь. Ты делай что хочешь.

Он не участвует в других торгах. Ему ничего другого не нужно.