Лишь одна музыка

Многие музыканты — играющие в оркестрах или внештатные — смотрят на квартетистов как на странную, маниакальную, рефлексирующую, отдельную породу, все время путешествующую в экзотические места и вызывающую будто бы заслуженное обожание. Если бы они знали цену такого вовсе не гарантированного восхищения, они бы не особенно завидовали. Помимо наших хлипких финансов и беспокойства насчет ангажементов, наша взаимная близость чаще, чем мы готовы признать, ограничивает наши личности и делает нас страннее, чем мы есть на самом деле. Возможно, наше пребывание на высоте музыкальной пирамиды похоже на головокружение из-за нехватки воздуха.

2.16

На моем автоответчике несколько сообщений от Виржини. Звоню ей и попадаю на ее автоответчик. Поздно ночью, когда я почти заснул, звонит телефон.

— Почему ты мне не позвонил в Рождество? — спрашивает Виржини.

— Виржини, я же сказал, что не буду звонить. Я был на севере.

— А я была на юге. Телефоны как раз для этого.

— Я тебе сказал, что не буду звонить, что хочу побыть один.

— Но я-то как могла поверить, что ты и вправду будешь таким ужасным?

— Тебе было хорошо — там, где ты встречала Рождество? В Монпелье? В Сен-Мало?

— В Нионе, конечно же, с моей семьей, как ты прекрасно знаешь, Майкл. Да, мне было хорошо. Очень хорошо. Я не нуждаюсь в тебе, чтобы мне было хорошо.

— Да, я знаю, Виржини.

— Чем дальше, тем меньше я тебя понимаю.

— Виржини, я почти заснул.

— О Майкл, какой ты зануда, — говорит Виржини. — Ты все время «почти заснул». Такой занудный старый пердун, — гордо добавляет она.

— Виржини, ты перебарщиваешь с английскими идиомами. И да, я об этом думал — я на шестнадцать лет тебя старше.

— Ну и что? Ну и что? Почему ты все время говоришь, что не любишь меня?

— Я этого не говорил.

— Нет, но ровно это имеешь в виду. А тебе нравится меня учить?

— Да, когда ты занимаешься.

— И тебе нравится со мной разговаривать?

— Да, когда это не слишком поздно.

— И тебе нравится заниматься со мной любовью?

— Что?.. Да.

— Я рада. Я занималась по два часа в день, когда была во Франции.

— Любовью?

Виржини хихикает.

— Нет, Майкл, глупый, на скрипке.

— Умница.

— У нас завтра урок. Ты увидишь, как я продвинулась.

— Завтра? Слушай, Виржини, насчет завтра — может, мы отложим на пару дней?

— Почему? — Слышно, что она надула губы.

— Помнишь тот бетховенский струнный квинтет, про который ты мне рассказала? Мне удалось достать ноты, и мы послезавтра будем его репетировать, но до этого я хочу его как следует посмотреть.

— О, так это прекрасно, Майкл! Почему бы мне не присоединиться к вам?

— Виржини, погоди секунду...

— Нет, слушай. Ты будешь вторым альтом, ты все время говоришь, что скучаешь по альту, а я буду второй скрипкой.

— Нет, нет, нет, нет! — кричу я, отмахиваясь от этой мысли, как от пчелиного роя.

— Почему так резко, Майкл?

— Просто... Пирс уже нашел кого-то.

— Но я только предложила, — отвечает Виржини в замешательстве.

Какой же я жестокий дурак! Но я не собираюсь ухудшать дело объяснениями.

— Майкл, — говорит Виржини, — я тебя люблю. Ты этого не заслуживаешь, но это так. И я не хочу тебя завтра видеть. Я не хочу тебя видеть, пока ты не сыграешь эту дурацкую музыку. Я рассказала тебе о ней. Ты даже не верил, что она существует.

— Я знаю, знаю.

Виржини кладет трубку, не попрощавшись и не пожелав спокойной ночи.

2.17

Мы встречаемся у Эллен, чтобы играть бетховенский квинтет. Накануне я провел день, изучая партитуру и свою партию.

Ни Пирс, ни я не возвращаемся к нашему разговору. Я принял статус-кво второй скрипки даже в этом квинтете. Партии квинтета были розданы, и мы настроились. Второй альт — Эмма Марш, которую Пирс знает со студенческих дней в Королевском колледже музыки. Она низенькая, полная, милая девушка, у нее свой квартет, так что она хорошо с нами сыграется. Билли и Эллен смотрят друг на друга и с драматическими жестами раздвигаются, чтобы дать ей место.

— Со всеми повторами? — спрашивает Эллен.

— Да, — отвечаю я.

Билли изучает свои ноты с громадным интересом и просит посмотреть всю партитуру. В квинтете он играет почти непрерывно, не так, как в изначальном трио, но часть более высоких лирических тем отданы Эллен.

Пирсу явно не по себе. Ну и хорошо.

До этого я никогда не чувствовал себя несчастным из-за моего положения второй скрипки. Я согласен с тем, кто сказал, что по-настоящему она должна называться «другая скрипка». Она играет другую роль, не меньшую: более интересную, поскольку более разнообразную. Иногда она в самом сердце квартета, как и альт, иногда поет с лиризмом, равным первой скрипке, но в более сумрачном и непростом регистре.

Сегодня, однако, я несчастен и огорчен. Я должен был отвыкнуть от мысли и надежды сыграть то, что считал своим. Пирс не может себе даже вообразить, с каким хладнокровием я бы проткнул его отравленным концом моего смычка. Я никогда не думал, что он будет таким неуступчивым.

Но вот он выдыхает свои первые легкие ноты, и мы трогаемся, allegro с большим brio30.