Лишь разумные свободны

Она была права — процессуальный кодекс штата Аризона, статья двести шестьдесят третья, предусматривал демонстрацию казни, — правда, там была оговорка: «Если общественность выразит протест, суд может принять решение, отменяющее демонстрацию». До сих пор общественность таких протестов не выражала.

— У адвоката есть возможность добиться отмены прямой трансляции, — продолжала Ревекка.

У меня не было такой возможности, и я собирался заявить об этом, но промолчал, встретившись с Ревеккой взглядами.

— Вы этого не сделаете… — пробормотала Анита.

— Синьора Матеуала, — сказал я мягко, — почему вам так важно видеть эту ужасную сцену?

— Я… — Анита не знала, что ответить, и я пришел ей на помощь:

— Вам важно знать, в какой именно момент душа вашего мужа расстанется с телом, верно?

— Я не буду смотреть! — закричала Анита, поднимаясь на ноги и гневно наставив на меня палец, будто лично я должен был включить рубильник или ввести ее мужу смертельную дозу яда. — Я увезу детей!

— Не понимаю, — сказал я. — Только что вы говорили…

— Дин, — Ревекка положила мне на ладонь свою руку, — вы еще не поняли, что Анита действительно любит своего Стива? И она не будет смотреть… Смотреть будут другие, потому что нужно точно знать момент… А если передачу отменят, то все сорвется. Верно?

— Si, — кивнула Анита.

— Вы не будете смотреть. Кто же будет? Кто эти люди?

Не так нужно было задавать вопрос, совсем не так. У Ревекки не было ни моего опыта общения с клиентами, ни достаточного терпения. До сих пор мы понемногу приближались к цели, я увел бы разговор в сторону, чтобы ослабить напряжение, а потом вернул в нужное русло… Нельзя иметь дело с дилетантами, сейчас Анита замкнется и ничего больше не скажет.

Анита хмуро посмотрела на Ревекку и одним словом поставила ее на место:

— Siga. Нам не о чем разговаривать.

Ревекка растерянно посмотрела на меня, ожидая моего вмешательства, но я лишь пожал плечами — разговор был безнадежно испорчен, не было смысла продолжать.

— Siga, — повторила Анита.

* * *

— Незачем было ехать, — сказал я после долгого молчания. — Она так ничего и не сказала. Правда, теперь у нас с вами больше шансов выжить — мы ничего нового не узнали, и, следовательно, не представляем опасности.

— Мы? — горько сказала Ревекка. Она смотрела куда-то в пространство, а я, то и дело к ней оборачиваясь, видел лишь ее профиль и высокую шею над прямым воротником.

Ревекка молчала, я тоже не проронил ни слова, обдумывая шаг за шагом наши поступки — Ревекки и свои собственные — и все больше утверждаясь в мысли, которая теперь казалась мне единственно возможной и объяснявшей все обстоятельства дела. Включая смерть Бертона. Включая и мою собственную смерть, если я сделаю шаг в неверном направлении.

Мы вернулись в Монтеррей поздно вечером и сняли два номера в гостинице «Трокадеро». Мне дали обычный на третьем этаже, а Ревекка потребовала люкс и получила — на пятом. Похоже, она не хотела ни общаться со мной, ни находиться от меня на таком расстоянии, чтобы я мог заподозрить с ее стороны желание как-то сблизить наши отношения.

Билеты в Финикс я заказал, как только мы прибыли в Монтеррей, и забрал их у портье, спустившись в холл и ожидая, когда появится Ревекка. Пойти со мной в ресторан она все-таки не отказалась.

Мы заняли столик в дальнем углу; если кто-то захочет подослать к нам — ко мне, если быть точным — наемного убийцу, то лучшее место найти было трудно: я представлял собой прекрасную мишень, если стрелять со стороны входной двери. Я сел так, чтобы пуля, если это действительно произойдет, попала мне в лоб, а не в затылок. Я очень надеялся, что мои страхи беспредметны, но не мог заставить себя не думать о том, что тот же убийца, который расправился с Бертоном, теперь следил за каждым моим движением.

Официант принес кувшин с соком, наполнил бокалы, положил меню.

— Вы правы, Ревекка, — сказал я, — мне следовало бы говорить только о себе.

Ревекка молчала, изучая огромный лист меню, в котором, по-моему, не было ничего интересного, во всяком случае, ничего специфического, говорившего о том, что мы находимся в Мексике, а не в средней руки ресторанчике на Восьмой улице.

Чувствуя себя в какой-то степени свободным от чар, я выпил полный стакан сока и продолжал развивать свою мысль:

— Я представился Аните, она знала, что я защищал в суде ее мужа. Может, даже видела меня по телевизору. А вы не представились. Самым естественным для Аниты было подумать, что я приехал с секретаршей, верно? Но она обращалась к вам, отвечая на мои вопросы. Она ведь уже видела вас, я прав? И потому ко мне отнеслась без доверия, поскольку ваше присутствие не позволяло ей говорить то, что, возможно, она хотела бы или могла сказать. Вы потому и отправились со мной, чтобы не позволить Аните говорить. Вы задали ей вопрос, который задал бы и я, но вы меня опередили и все испортили. Почему, Ревекка?

Она положила лист меню на стол и спросила:

— Наш самолет в восемь двадцать?