Лишь

Во второй раз он ездил с Робертом. Дело было в середине их романа, когда Лишь уже поднабрался житейской мудрости и стал полезным попутчиком, а Роберт еще не преисполнился горечи и не превратился в обузу; когда, как и всякая пара, они нашли равновесие, когда вопли страсти уже поутихли, но благодарности еще вдосталь; когда шли их золотые годы, хотя они этого не сознавали. В Роберте проснулось редкое желание попутешествовать, и он согласился выступить на литературном фестивале в Риме. Один Рим чего стоил, но показать его Лишь – это все равно что представить дорогого друга любимой тетушке. Заранее знаешь, что знакомство будет памятным. Чего они не ожидали – так это того, что мероприятие будет проходить в руинах Римского форума, где тысячи соберутся на летнем ветру послушать, как читает стихи под старинной аркой поэт; он будет стоять на подиуме, в розовых лучах прожекторов, и после каждого стихотворения оркестр будет играть Филипа Гласса. «Никогда больше на такое не подпишусь», – прошептал Роберт, когда они с Лишь стояли за кулисами, а на гигантском экране крутили короткий ролик о жизни поэта – вот Роберт-малыш в ковбойском костюме; вот Роберт – серьезный студент Гарварда со своим приятелем Россом; вот Роберт и Росс в кафе Сан-Франциско; вот они же среди деревьев, – о жизни, в ходе которой он обрастал все новыми творческими союзниками, пока не стал похож на свою фотографию в «Ньюсуик»: всклокоченные седые вихры и хитрая ухмылочка, будто задумал недоброе (хмуриться ради фото он категорически отказывался). Музыка сделалась громче, его объявили. Четыре тысячи зрителей захлопали в ладоши, и Роберт в сером шелковом костюме приготовился выйти на озаренный розовым сиянием подиум у подножия многовековых руин и отпустил руку своего возлюбленного, как человек, падающий с обрыва…

Лишь открывает глаза и видит осенние виноградники, бесконечные ряды распятых ветвей, а в начале каждого ряда – непременно розовый куст. Интересно, почему? Вдали, на холмах, темнеют силуэты маленьких городков с церковными шпилями. Кажется, попасть туда под силу только альпинисту. Судя по солнцу, они в дороге уже не меньше часа, а значит, его везут не в Турин, а куда-то еще. В Швейцарию?

До него наконец доходит: он сел не в ту машину.

«С. ПИШЬ» – он мысленно возвращается к надписи, которую в своем затянувшемся трансе тщеславно принял за обращение «сеньор» и детскую опечатку в фамилии «Лишь». Суриндер Пишь? Стефанос Пишь? «СПИШЬ» – компания – производитель матрасов? Горный воздух ударил ему в голову, и любая гипотеза кажется разумной. Ясно одно: успех перелета так усыпил его бдительность, что он кинулся к первой попавшейся табличке, напоминавшей его имя, и теперь его везут в неизвестном направлении. Комедия дель арте жизни ему хорошо знакома; знает он, и какая ему досталась роль. Артур Лишь вздыхает. На особенно крутом повороте на месте аварии воздвигнут кенотаф. Пластиковая Мадонна на мгновение встречает его взгляд.

Все чаще попадаются указатели с названием одного конкретного города и одного конкретного отеля: «Мондольче Голф Резорт». Лишь обмирает от страха. Его писательский ум реконструирует события: он сел в машину некоего д-ра Людвига Пишь, австрийского врача, решившего вместе с супругой провести отпуск на гольф-курорте Пьемонта. Он: коричневая макушка, клочья белых волос над ушами, маленькие очочки в стальной оправе и красные шорты на подтяжках. Фрау Пишь: розовые пряди в коротких золотых локонах, туники из грубого льна и лосины с принтом из перцев чили. В багаже – палки для променадов до ближайшей деревни. Она записалась на курсы итальянской кухни, он спит и видит девять лунок и девять «Моретти»[36]. А теперь они стоят в вестибюле туринского отеля и перекрикиваются с хозяином, пока коридорный придерживает лифт. И зачем только Лишь приехал на день раньше? Из комитета еще никто не прибыл, некому улаживать недоразумения; голоса бедной австрийской четы так и будут глухо возноситься к хрустальной люстре под потолком. «Benvenuto, – гласит указатель у ворот, – a Mondolce Golf Resort». Стеклянная коробочка на пригорке, бассейн, а вокруг – сплошное поле для гольфа. «Ecco»[37], – объявляет шофер, останавливая машину у крыльца; в бассейне поблескивают последние капельки солнца. Из зеркального вестибюля навстречу ему выходят две прекрасные барышни, руки сложены замочком. Лишь готовится к грандиозному позору.

Но на эшафоте судьба вдруг объявляет ему помилование.

– Добро пожаловать в Италию и в наш отель, – говорит та, что повыше, в платье с морскими коньками. – Мистер Лишь, мы вас приветствовать от комитета премии…