Лишь

Пару мгновений она вежливо смотрит на него, затем идет дальше. Он следует за колыханием золотисто-зеленого кимоно. У входа в другое крыло она снимает деревянные сандалии, а он расшнуровывает и стаскивает туфли. В них песок: из Сахары или из Кералы? Дама подзывает шмыгающую девочку-подростка в синем кимоно, и та ведет его по увешанному каллиграфией коридору, который, словно в Стране чудес, начинается с гигантского дверного проема, а заканчивается таким крошечным отверстием, что девочке приходится опуститься на колени. Очевидно, от Лишь требуется то же самое. Чтобы он проникся смирением. К этому моменту смирение ему хорошо знакомо; это единственный багаж, который он не потерял. В комнате: маленький столик, бумажные стены и старинное окно, в котором, как мираж, расплывается сад. На стенах тускло поблескивают крупные золотые и серебряные снежинки; дизайн относится к периоду Эдо[136], сообщает девочка, когда в Японии появились микроскопы. До этого никто не знал, как на самом деле выглядит снежинка. Лишь усаживается на подушку возле золотой ширмы. Девочка уходит. Она силится задвинуть за собой дверь, но после многовековых терзаний конструкция едва работает.

Лишь окидывает взглядом золотую ширму, бумажные стены, стилизованные снежинки, одинокий ирис в вазе под картиной с оленем. Единственный звук – шепот увлажнителя воздуха у него над ухом; при всей девственности комнаты и красоте пейзажа никто не удосужился содрать с приборчика наклейку «Качество “Дайничи”». За окном: зыблется сад. Артур Лишь вздрагивает. Это он.

Должно быть, миниатюрный садик из его детства создали по образу и подобию этого четырехсотлетнего сада, потому что они не просто похожи – они идентичны: вот мшистая каменная дорожка бежит между лохматых зарослей бамбука, а потом теряется, словно в волшебной сказке, среди далеких темных сосен на склоне горы, где обитают тайны (это иллюзия, ибо ему прекрасно известно, что там обитает воздухообрабатывающий агрегат). Вот какое-то движение в траве – должно быть, это ручей; вот стертые каменные ступени – должно быть, они ведут к храму. Вот бамбуковый фонтан с коромыслом, по которому вода стекает в каменный резервуар, – всё один в один. Колышутся сосны; колышутся листья бамбука; и на том же ветру, подобно флагам, колышутся воспоминания в голове Артура Лишь. Он помнит, что и правда нашел ключ (стальной, от сарая для газонокосилки), но дверь в таинственный сад так и не отыскал. Абсурдная детская фантазия. Сорок пять лет прошло. И все же: это он.

Сзади доносится шмыганье; девочка никак не отодвинет дверь, будто это валун у входа в гробницу. Обернуться у него не хватает духу. В конце концов дверь поддается, девочка заходит в комнату и ставит перед ним поднос с чаем и блестящую плетеную корзинку. Затем достает потрепанную карточку и читает вслух: по всей видимости, по-английски, хотя больше похоже на бормотание спящего. Но перевод ему и не нужен; это его добрая знакомая лимская фасоль. Девочка улыбается и уходит. Новый поединок с дверью.

Он заносит в блокнотик все, что видит перед собой. Ему кусок в горло не лезет. Оранжевый платок, сад… кто вытащил эти воспоминания на свет божий? Что это: гаражная распродажа его жизни? Он тронулся умом или все есть отражение? Лимская фасоль, полынь, платок, сад; может, это зеркало, не окно? У фонтана сцепились две птички. И вновь, как тогда, в детстве, он может только наблюдать. Он закрывает глаза и плачет.

Снова слышно, как девочка возится с дверью, на этот раз дольше обычного.

Настал черед полыни.

– Мистер Лишь, – окликает его мужской голос. Он оборачивается; дверь закрыта. – Мистер Лишь, мы так сожалеем.

– Да, знаю! – отзывается Лишь, подползая к двери. – Сакура еще не зацвела.

Покашливание.

– Да, но это еще не все… Мы так сожалеем. Этой двери четыреста лет, и ее заклинило. Мы пытались. – Долгая пауза. – Но открыть ее невозможно.

– Невозможно?

– Мы так сожалеем.

– Постойте, давайте-ка подумаем…

– Мы испробовали все.

– Меня что, здесь замуровали?

Перешептывание по-японски, затем снова мужской голос, приглушенный дверью.

– Мистер Лишь, у нас появилась идея.

– Я весь внимание.

Покашливание.

– Вы должны сломать стену.

Лишь окидывает взглядом обтянутый бумагой решетчатый каркас. С таким же успехом могли бы предложить ему выпрыгнуть из космической капсулы.

– Я не могу.

– Ее очень легко починить. Попробуйте, мистер Лишь. Пожалуйста.

Он чувствует себя старым; ему одиноко; куда все утопали? В саду: стайка крохотных птиц, точно косяк рыбок, снует туда-сюда перед его окном, будто это стенка аквариума (в котором находится он сам), а потом вдруг разом, стремительно, уносится на восток, только одна запоздалая птичка (ибо жизнь – комедия) барахтается в воздухе, пытаясь за ними поспеть.

– Мистер Лишь, ну пожалуйста…

Самый храбрый человек из всех, кого я знаю, отвечает:

– Я не могу.

Не так давно около семи утра вашему рассказчику явился образ Артура Лишь.