Лишённые родины

Адам замолчал, подыскивая более удачную метафору. Дорога шла мимо фермы; несколько баб, согнувшись, пололи грядки в огороде.

— Россия еще не готова к республиканскому правлению, — продолжил Чарторыйский. — Прежде чем бросить в землю зерно, ее следует вспахать и удобрить, вырвать из нее сорную траву предрассудков, дабы те не заглушили ростков прогресса…

Александр остановился и тоже смотрел на баб. Его красивые голубые глаза заволоклись слезами умиления.

— Взгляните, Адам, как это прекрасно! — прошептал он. — Как я мечтаю об уединенной жизни на ферме, на лоне природы! Просыпаться с рассветом, ложиться на вечерней заре; руководствоваться лишь круглогодичным ходом светила; выезжать в поле на работу, предаваться сельским занятиям, коротая досуг за чтением книг…

Чарторыйский представил себе на месте баб в огороде великую княгиню Елизавету в фижмах и едва сдержал смех. Восторги великого князя перед каждым полевым цветком, резным кленовым листом или необычной формы деревом казались ему неуместными и по-детски наивными, а пейзажи в окрестностях Петербурга — унылыми, плоскими и блёклыми, особенно в сравнении с его родными Пулавами. Но в конце концов, Александр еще слишком молод, ему всего девятнадцать лет, и откуда же взяться зрелости суждений, если его всячески оберегают от жизни, не позволяя набраться опыта?

— Ваше высочество, — начал он мягко, — спуститесь на землю, раз уж вы грезите о ней. Есть вещи, не зависящие от вашей воли, но есть и те, которые вы в силах изменить. Вы рождены для трона; ваша забота о народе и его благе делает вам честь; так зачем же лишать ваш народ счастья получить, наконец, правителя, входящего во все его нужды и пекущегося о нем, приводя законы, устанавливаемые человеком, в соответствие с законами Бога и природы? Признайте, что раз уж вам выпал столь великий жребий, уклоняться от него было бы недостойно.

Александр посмотрел на него виновато, но как изнеженный, избалованный ребенок.

— Ах, если б вы знали, как это трудно!

— Вы думаете, что землепашец не сталкивается с трудностями? Зачем же только говорить о них, их надобно превозмогать! Цель сама по себе ничто, если ее не добиваться. Поверьте же в себя, в свои силы, в…

— Да-да, вы правы, — перебил его Александр, оборвав разговор, который вдруг ему наскучил.

Остаток пути они говорили о всяких пустяках.

Во дворец они зашли со стороны сада. Адаму показалось, что в цветнике мелькнуло белое платье, и его сердце забилось сильнее.

Его чувства к великой княгине Елизавете не были тайной для Александра, который, к удивлению Адама, поощрял их. Сначала Адам заподозрил в этом ловушку, но со временем убедился, что великий князь действительно не ревнует к нему свою жену и даже словно забавляется, глядя со стороны на его любовь, которую он уже не в силах скрывать. Как всё это понять? Разве он сам не сказал ему в самом начале их близкого знакомства, что жена — его единственный друг и единомышленник? А может быть, в этом-то всё и дело… Великий князь видит в своей супруге в большей степени подругу, чем жену (чем очень недовольна императрица); она же, как истинный друг, не может не замечать того, что очевидно и Адаму. Елизавета… Луиза не одобряет вылазок в Павловск, она хочет видеть мужа не капралом, а тем, кем ему уготовано стать самой судьбой, взяв на себя роль его верной помощницы. Она уже готовится к этой роли, много читает, думает; она выучила русский язык и довольно хорошо знает Россию… Но Александр, прячась за красивыми словами, не хочет ничего менять. Он раздувает искру в душе Адама, надеясь, что вспыхнувший костер перекинется и на Луизу, и тогда, занятые своей любовью, они наконец-то оставят его в покое…

Луизу такое положение тяготило; она избегала встреч с Адамом наедине и третьего дня, например, когда Александр, вернувшись из Павловска, уснул прямо на диване, отказалась ужинать в обществе Чарторыйского и ушла к себе. Адам видел, что она любит своего мужа, страдая от его равнодушия, и мучился: ему хотелось упасть перед ней на колени и целовать ей руки, говоря о том, что этот человек — теплый, поверхностный, не способный на сильные чувства, мысли и поступки, — ее не достоин… И в то же время он понимал, что этим только оттолкнет ее.

Адам порой удивлялся себе: он никогда не думал, что способен на низкие поступки. Разве не низко — добиваться жены своего друга? Хорошо, допустим, Александр сам этого хочет, но разве не низко сначала заискивать перед фрейлиной Луизы, Варварой Головиной, а потом, получив отказ в помощи, интриговать, чтобы разлучить ее с великой княгиней? Ее муж, граф Николай Головин, назначенный гофмейстером «молодого двора», посмел сделать Александру замечание относительно его поведения, наносящего ущерб репутации Елизаветы. Неужели он, князь Адам Ежи Чарторыйский, способен погубить женщину?..