Лишнее Золото-2

Джек рычит от злости. Рычит, но стреляет неторопливо и точно. Ему не впервой попадать в такие переделки. Его знаменитую шляпу уже успели продырявить. В высокой тулье зияют два рваных отверстия.

— Твою мать, — протяжно выдыхает он и укрывается за бруствером. Привалившись плечом к мешкам, он рвёт рукав рубашки. На левом рукаве кровь. Пуля скользнула по предплечью. Из кармана жилета достаю пакет с бинтом и перебрасываю ему. Матерясь он заматывает раненую руку.

Шериф перебирается на помощь пулемётчику, но вдруг спотыкается и падает. Левая штанина быстро окрашивается кровью. Он пытается отползти в сторону и достать из кармана жгут. Кто-то из бойцов хватает его за жилет и оттаскивает в сторону. Через несколько минут он уже останавливает кровь и ползёт к своему месту.

— Diable, шериф! Какого чёрта ты здесь делаешь?! Вали к доктору!

— Сдурел? Вам здесь не отбиться!

— Вали нахрен отсюда! — забывшись, я срываюсь на русский мат, но он меня прекрасно понимает. Кто-то помогает ему перебраться через заднюю стенку бруствера и его уносят в лазарет.

Ещё через несколько часов кто-то хлопает меня по плечу. Высокий черноволосый парень притащил ящик с патронами. Он без оружия, но я не обращаю на это внимания. Отваливаюсь в сторону от амбразуры и начинаю набивать магазины. Рядом со мной лежит Карим и сквозь плотно сжатые зубы, напевает что-то смутно знакомое.

Первый день прошёл быстро. В коротких атаках, перестрелках и беззубых попытках взять нас нахрапом. Нет, мальчики, этот номер здесь не пройдёт. Атаки сменялись несколькими часами затишья и я, оставив парней, отправился за водой и патронами.

— Завтра будет каша, — говорит Карим. Он идёт рядом со мной. — Сегодня они только приглядываются.

— Один чёрт, — отмахиваюсь я. — Что сегодня, что завтра. Ничего не изменится.

— Будем надеяться, что Эндрю доберётся до форпоста и полковник пришлёт парней на выручку. Несколько дней мы продержимся, а там видно будет.

Из окна перевёрнутого джипа торчит рука. Самого бандита не видно, он лежит в салоне. А вот кисть руки видна. И она слабо скребёт по земле. Судя по всему это водитель. И ещё живой. Карим пригибается и стреляет внутрь.

— Какая живучая сволочь, — он презрительно плюет на землю.

Когда мы добираемся до лазарета, на юге начинается перестрелка. Мы находим укрытие и присаживаемся.

— Тоже мне, город, — ворчит Карим, распечатывая цинк с патронами. — Простреливается насквозь, как консервная банка.

— Видали и хуже.

Патронов набираем столько, сколько может утащить. Их никогда не будет много. Один из парней, набивающий пулемётную ленту протягивает нам ремень. На нём висят пять или шесть полулитровых фляг. Да, воду мы обязательно возьмём. Без неё мозги вскипят раньше, чем их вышибут.

56 5 год, по летоисчислению Нового мира Безымянный посёлок, к северо-западу от форпоста «Последний привет»

Когда вечером, к исходу второго дня, наступила короткая передышка, я добрался до лазарета. Как уже говорил, его развернули неподалёку от центра городка. Рядом с домом шерифа. Окна двух соседних домов заложены мешками с песком. Тонкие стены укрепили ящиками с землёй и деревянным брусом. Это лучше чем ничего. Сейчас там два пулемётных гнезда. Прикрывают раненых и при необходимости поддержат огнём центральную точку обороны.

Раненых уже около двадцати человек. Конечно, их было гораздо больше, но кто будет валяться, если ещё можешь стрелять? Особенно когда рядом дерутся твои друзья и близкие. Как говорит Майкл Беннет: «Если есть силы, чтобы прицелиться, значит у тебя не рана, а царапина». Пастор, о котором мне рассказывали, был здесь. Высокий худощавый парень, лет тридцати с небольшим. Да, я его уже видел. Черноволосый, с короткой стрижкой и большими залысинами. Тёмные глаза немного прищурены. Мне кажется, что он слегка близорук. Его чёрная пасторская рубашка была перепачкана красной пылью и порвана в нескольких местах. На загорелой шее белел белый квадратик пасторского ошейника. Кстати, он отказался брать в руки оружие, но добросовестно таскал ящики с патронами. Добирался до наших позиций ползком. Иногда, когда было особенно тяжело, я слышал как он молился. Правда, слова молитвы иногда путал, перемешивая их с отборной руганью и проклятьями. После этого он уходил обратно в тыл, вытаскивая на себе раненых. Помогал добраться до медиков. Пытался как-то ободрить живых и провожал мёртвых.

Я не особенно жалую священнослужителей. Слишком много в них фальши и лжи. Религия, как ни крути, это вечный бизнес. Но, как утверждает Карим, есть разница между верой и религией. Мне часто доводилось видеть парней, которые молились под пулями. Может быть Шайя и прав — на войне не бывает атеистов.