Лишняя. С изъяном

Мешок, в котором меня привезли, как раз пригодился. Все и без того были в курсе, кого именно выносят из кабинета, перекинув через плечо, как куль с мукой, но для видимости лучше прикрыть ему лицо, чтобы безопасники могли потом с чистой совестью сказать: не видели, понятия не имеем, куда он делся.

Сделав знак Пэдди подождать с ношей у выхода, я задержалась. Прошлась вдоль строя задержанных, особое внимание уделив недовольно скривившемуся Мерти.

– На первый раз вас помилуют. И даже отпустят, – повысила я голос, заглушая недовольный ропот подчиненных Доэрти и его самого. – Но имейте в виду: за вами, вашими семьями, вашими близкими с этого момента будут пристально следить. И один ваш неверный шаг, один чих в сторону правящей династии – и вы моментально окажетесь в застенках со всеми своими родными. Вместе же будет веселее, не так ли?

Я подошла поближе, оказавшись нос к носу с механиком.

– Не стоит принимать милосердие за слабость. Запомните мое сегодняшнее снисхождение. И имейте в виду – только я стою сейчас между вами и плахой за измену. Не разочаруйте меня.

Из доков я вышла насвистывая. Были бы джинсы – засунула бы большие пальцы в петли, но увы. Зато сзади пыхтел Пэдди, волоча увесистое тело Гормана-старшего. Безопасники, попадавшиеся нам по дороге, старательно отводили глаза, делая вид, что тюк на плече моего помощника – не более чем мешок с картошкой.

Очень удобно, что строительные и ремонтные доки располагались рядом с рабочим пирсом. Релийский корабль, которым управлял старый знакомый Ранджита, поджидал нас под всеми парусами.

Младший Горман, Вилей, уже лежал в трюме, обезмаженный до предела, как и отец. Его я взяла тепленьким в особняке. Не знаю, как отреагирует на пропажу мужа и сына леди Горман, но их дворецкий нам с Пэдди на выходе еще и дверь придержал.

На всякий случай я постояла на пирсе, глядя, как корабль растворяется в золоте заката. Затем с легким сердцем развернулась и попросила Пэдди отвезти меня к Салливанам.

Что могла – я сделала. Дальше счастье сестры зависит от нее самой.

* * *

Эдна Салливан несколько удивилась, обнаружив меня на пороге их особняка. Я вполголоса требовала у мажордома провести меня к заключенному, дабы проверить условия его содержания. Дворецкий стушевался, не понимая, как действовать в подобной ситуации.

Мать Бродерика не присутствовала при том, как в ее доме селили убийцу. Зато, продемонстрировав недюжинную память, припомнила меня со встречи в театре полгода назад.

– Так это вы невеста Броди! Он так много о вас рассказывал, особенно в последние дни. Проходите, как раз время чая!

Не дав мне опомниться, она увлекла меня в гостиную, где и правда горничная в жестко накрахмаленном чепце расставляла тарелочки с закусками и пустые чашки. Заварочный чайник из того же комплекта, в пасторальных картинках с овечками, ждал своей очереди, благоухая свежезаваренным листом и малиной.

У стола в кресле-каталке сидел отец семейства, Фаррел Салливан. Я присела в приветственном реверансе, который от волнения получился чуть глубже, чем положено. Хотя, если учитывать, что я незаконнорожденная дочь барона, так в самый раз.

– Присоединяйтесь, Хиллари. Очень рад вас снова видеть, – прищурился герцог. Он-то, в отличие от жены, прекрасно знал, зачем я пожаловала. – Ваш подопечный жив-здоров, чего и вам желает.

Я хмыкнула и послушно присела на низкий диван. Ну, раз уж так вышло, дождусь Бродерика с работы. Все равно прямо сейчас делать мне особо нечего. В Академии сегодня по расписанию медитация, которую, по слухам, снова будет вести магистр Оффал. Встречаться с ним лишний раз не хочется. Боюсь не сдержаться и ляпнуть что-нибудь не то. Сестра обещала проверить всех во дворце на предмет послушания. И пока она не оценит верность клятве и следование приказам со стороны королевского лекаря, я к нему ближе чем на пушечный выстрел не подойду.

Разговор за чаем не клеился. Погода быстро себя исчерпала, посвятить больше двух фраз моросящему сумраку за окном – многовато чести. О преступниках говорить в присутствии дам не принято, о работе тоже.

– А давно вы… вот так? – Я кивнула на инвалидную коляску.

Фаррел подавился чаем. Самый дурной тон: заметить, что в комнате кто-то болеет или увечен. Стыдобища!

Пока отец семейства краснел, а мать подбирала слова, чтобы меня спровадить, не обидев при этом, я продолжила мысль:

– Я учусь на врача… в смысле, целителя. И если вы позволите себя осмотреть, думаю, что смогу помочь. Повреждению, кажется, довольно много лет?

На лице Фаррелла боролись стыд, возмущение и даже не желание, а робкая надежда на исцеление.

Сомнения мужа озвучила жена:

– Милая, его осматривали лучшие целители страны. Ничего поделать нельзя. А вам должно быть стыдно, вы же леди, баронесса в конце концов, а занимаетесь подобными непотребствами!

– Лечить людей – непотребство? – хмыкнула я. – Или иметь профессию для женщины – непотребство?

Я повернулась к Салливану-старшему:

– Вы не задавались вопросом, как ваш старший сын попал в подвал? Там же замок завязан на магию воздуха.