Лишние люди

Сначала взорвать бомбу, а потом обрести идею, ради которой ты это сделал?

Говорят, в политике так бывает. Но то в политике. А в жизни?..

В жизни тоже, возможно, получится… Ведь удавалось же кому-то… Можно, но только не в его… Как говорил Ли, «ты слишком умен, чтобы обманывать себя и слишком наивен, чтобы этого не делать». Смешно. Неприятно, но в самую точку.

Джимми решил, что потерпит ради приличия столько, сколько сможет, надеясь, что время подскажет ответ. Время или люди… Они всегда были в целом добры к нему, и Джимми ценил доброту. Хотя иногда у него не сразу получалось назначить ей нужную цену.

Еще один навык, которому в его возрасте стоило подучиться…

2

Видеть на каждом столбе объявление «Распродажа!» и оставаться счастливым человеком отнимало у Джимми порядочную долю дневных усилий.

Он едва пригубил бутылку, как в комнату вошел брат.

– Что это? Ты пьешь?

– Не говори отцу.

– Какому?

– Обоим.

– Это плохо кончится.

– Давай не сегодня. Мы уже достаточно наговорили друг другу.

Проклятый сон снова навалился на Джимми, только почему-то в этот раз его брату было лет 13-14, а ему 17. Как будто в том, сонном мире, время текло по-своему.

– Здесь кто-нибудь стучится в доме?

Это уже он – Джимми – недовольно, резко выкрикнул биологическому отцу, когда тот нежданно-негаданно вошел в его комнату. Выслушал унылые нотации о вреде алкоголя.

– Я понял. Вылью. Потом.

– Сейчас.

Второй Джимми проследовал до ванной комнаты и вылил всю бутылку в раковину.

– Доволен?

Вот это сон!.. Сногсшибательно!.. Не удивительно, что ему не хотелось ложиться в кровать.

В жизни, правда, Джимми тоже так делал. Два раза. Один – от отчаяния и глупости – для матери, второй – для себя, когда понял, что теряет контроль. С тех пор он не покупал больше одной бутылки в дом. Знал, что может не удержаться.

– Поговорим завтра.

– Я достаточно трезв.

– Завтра.

Джимми ненавидел это слово, но во сне воспринял его достаточно спокойно.

– Тебе так плохо у нас?

– Нет. Просто привычка…

Он почувствовал, что напугал биологического отца.

– Я сделаю так, как ты хочешь.

Равнодушно он пожал плечами, желая одного: чтобы тот отвязался.

– Группа взаимопомощи? Пожалуйста.

Для Джимми ни наяву, ни в сне это не было проблемой. Он ни в грош ни ставил такие собрания, а мать – а сидя за ее спиной и он сам – посетили их немало. Бессмысленные встречи. Там все играли роли, притворялись теми, кем на самом деле не были, включая врачей, маскирующихся под добрых советчиков.

«Все в ваших руках…»

«Поддержим его выбор…»

«Откройте для себя помощь Господа…»

Реальная жизнь была сложнее любой театральной труппы. В ней нельзя было вот так взять – нажать на кнопку – и переключиться… Даже объяснить иногда не удавалось…

– Слушай, я не специалист по красивым жестам и словам, но мне кажется, у тебя хорошая семья, – во сне пытался успокоить его друг.

– Ух ты?!

Джимми не знал его.

– Оставь мою семью мне.

– Ладно, – приятель вскинул руки ладонями вверх, но не отстал. – Тебе в любом случае не стоит столько пить. Твой первый-второй отец, черт, Джимми, назови их уже как-нибудь, не будет сюсюкаться с тобой, когда вернется.

– Не учи меня жить.

– Как знаешь… Я не понимаю, что с тобой не так, приятель. Ты и вправду нашел нормальную семью.

И тут он сорвался.

– Я боюсь.

Во сне, как и в жизни, он не дал себе договорить до конца.

Мать, его настоящая мать, из плоти и крови, мать, которая родила его, которая учила: «не стоит выливать ушаты грязи на непричастных», «незачем просить о помощи у тех, кто не поможет», «не стоит застревать в прошлом»…

Сама она соблюдала два урока из трех.

Джимми усвоил один, два других давались ему тяжело, но гордость помогала.

Раньше он всегда мог остановиться, не дойдя до крайней точки. Сможет и сейчас.

«А не полечить ли тебе нервы, брат? –шутливо спросил он сам себя, разглядывая незамысловатый узор на стене. – Дурные мысли – дурные сны».

Он сел, по-турецки сложив ноги и стал сильно, до боли тереть щеки, подбородок, пытаясь освободиться от наваждения. Не помогало.

Под утро, сквозь липкое, приятное своей темной негой забытье, он ненароком вынырнул на поверхность, – и снова оказался в другой реальности.

– Любовь связана у меня с мужчинами, лишь с некоторыми, женщины – с удовольствием, – напившись, разговаривал сам с собой один из тех анонимов, его товарищей по несуществующей группе, на посещении которой настоял после мнимой выпивки его ненастоящий отец.

Джимми едва не стошнило. Это был не сон, а дерьмо. Дешевое дерьмо.

Словно почувствовав позывы хозяина тела, дебильный философ – порождение сонного разума – резко крутанулся на стуле, меняя угол обзора, словно это имело значение, ведь перед ним были стены – не люди.

– А, кстати, где все?

– Я знаю, это неправильно, – признал незнакомец («Надо же!..» – сыронизировал про себя Джимми). – И я не дам…