– Да, но он не давал матери пить и местами был даже очень ничего, теперь я понимаю. Я не хотел привязываться к нему, думал, что должен помнить отца, что он обещал взять меня к себе, а потом…
– Что случилось?
Словарный запас Бреда был явно меньше, чем требовали обстоятельства, но Джимми не из кого было выбирать. Себе Бред пообещал прислушаться к советам Линдснея и налечь на педагогику.
– Потом его убили. Родственники отчима выселили нас из дома, и мы оказались в дешевых ночлежках. Потом деньги закончились, и мы очутились на улице, и мать позвонила своему брату, моему дяде.
– А отец?
Мозаика в голове Бреда начала понемногу складываться. Два взрослых упрямца испортили себе жизнь, между делом чуть не угробив третьего, своего сына, воспитав его под стать себе, один из самолюбия, другая – от обиды.
– Дядя был непрост, – усмехнулся Джимми, словно не слыша вопроса. – Он принял нас, приветил, обеспечил всем. Никогда не попрекал, что мы ели чужой кусок хлеба, давал матери деньги на выпивку. А потом кое-что почти случилось, и я приехал к отцу. Вы понимаете?
За весь разговор Джимми впервые так пристально посмотрел на Бреда, и тот не подвел.
– Да, -подтвердил его догадку Джимми.
– И ты поехал к отцу?
– Собрал вещи, вылез из окна, на последние деньги нанял аэрокар. Дурак, – он резко мотнул головой.
Бред хотел как-то подбодрить Джимми, но тот отшатнулся.
– Извини.
– Все нормально. Я стал нервным в последнее время, плохо сплю. Я говорил, да? Закрываю глаза, и вижу это крыльцо, и я на нем. «Привет, пап, я к тебе в гости. Можно?» – и его растерянность, – он меня не ждал,– а потом, как он закрывает дверь такси. И мутное стекло.
– И что ты сделал? – осторожно спросил Бред, желая отвлечь Джимми от навязчивых воспоминаний.
Тот сидел и ломал себе пальцы, но не останавливался:
– Я сглупил и рассказал матери, – он как-то совершенно по-детски потер пальцами щеку. – В тот же день мы собрали вещи и ушли в
«Сколько же их было?» – поддавшись бестолковому любопытству, чуть было не спросил Бред, но вовремя одернул себя. Мать есть мать, и обижать ее не следовало, тем более мертвую. Она заботилась о Джимми, как могла.
– Этот был торговец наркотиками, все учил меня химии, хотел, чтобы я стал фармацевтом, – потихоньку успокаиваясь, продолжал Джимми. – У него были и другие интересы. Короче, когда он пробовал свой товар, ему было все равно, с кем и когда. А потом он сгорел, не рассчитал дозу, упал прямо на лестнице. Соседи вызвали скорую, полицию, мать попала в больницу, я в приют, так и пошло. Потом один из его приятелей посадил мать на наркотики, потом я попался на взломе, потом больше. Однажды мы почти полгода жили тихо. Один приличный человек пожалел мать, взял работать официанткой. Она завязала, долго держалась, а потом все началось сначала.
– Она была больна, Джимми, ты не мог помочь ей, и отец не смог бы, – Бред почти физически чувствовал вину парня. – Не позволяй, чтобы это засосало тебя. Твоя мать не хотела бы этого, и твой отец тоже. Ты рассказывал ему?
– Отцу? – парень истерично рассмеялся, но сумел притормозить сам. – Да он вышвырнет меня из дома, если узнает правду и вы, вы тоже, может, не захотите больше со мной здороваться, если я скажу вам, как зарабатывал последние два года, потому что
– Не говори так…
Но Джимми не слушал.
– Когда мать каталась по полу от боли…Не физической, душевной. Она раздирала ногтями грудь. Мне приходилось ее привязывать. Это мне тоже
– Это ведь были твои фотографии?
На протяжении всего разговора с Джимми Бред тщательно следил за своим лицом, а вот за языком уследить не смог, за что сразу и поплатился.
– Жалеете, что не взглянули? Интересно, да?
Но Бред не поддался на провокацию. Рассказ Джимми, конечно, был тяжел, но не нов. Такое случалось и с его сверстниками. Как ни крути, многим хотелось вырваться прочь из прежней жизни, и нельзя же всерьез было думать, что парень с улицы с матерью наркоманкой всю ночь решает тригонометрию или пишет стихи. Думать так была