Лишний

— Когда? — спрашивает меня Юля.

— Тогда.

Мне очень хотелось забыть, выкинуть из головы, отправить куда подальше все то, что произошло за неделю, но каждый раз, когда у меня возникало подобное желание, я вспоминал себя напротив двери 401, как увидел в номере отца с другой женщиной, как огни от фонарей и светофоров размывались перед глазами, а под ногой я чувствовал сопротивление педали газа и давил на нее еще сильнее; в ушах стоял голос Юли, которая говорила, что ждет дома, а я просто хотел быстрее доехать и обнять ее, как я свернул резко налево и надавил на педаль еще сильнее, а потом почувствовал удар и ногой нажал по другой педали. Я не мог забыть тело того парня: его одежду, на которой разрастались пятна крови, его выражение лица и разбитую голову и тот момент, когда я понял, что его жизнь забрал я. Я помнил, как сидел в полицейской машине и в окно смотрел на людей в фуражках, стоявших под дождем, и как потом увидел лицо отца. В голове без конца крутился фильм ужасов, на пленку которого ничего другого уже невозможно было записать, и выйти с этого кинопоказа тоже не представляется возможным, потому что режиссером и главным действующим лицом самой страшной картины выступил я, а в награду получил разрушенный мир, который когда-то был идеальным. Я думал о том парне: кем он был, сколько ему было лет, куда он шел, о чем думал, кто его родители, как они получили известие о том, что больше с ним никогда не пообщаются, и каждый раз, когда меня посещали такие мысли, становилось так плохо, что моим лучшим другом на другом континенте, в другой стране стал зеркальный шкафчик, из которого я мог взять таблетку ксанакса, проглотить ее и опустить голову, чтобы не видеть своего отражения.

Со временем я научился проглатывать таблетку, не запивая водой. Это было первым моим большим достижением в новой жизни, которая возникла на кровавых осколках прежней, в которую вернуться не представлялось возможным.

Первую неделю я провел в квартире, периодически отвечал на мамины звонки, заказывал еду (в основном готовую) из ближайшего супермаркета и только ночами выходил на улицу исследовать город.

Однажды я дошел до Центрального парка и просидел в нем несколько часов в одиночестве, смотря на окна высоток, в которых то зажигались, то гасли клеточки, за ними протекала чья-то жизнь, и мне хотелось, чтобы кто-то увидел и меня. И каждый раз, когда я об этом думал, мне казалось, что если кто-то и смотрит на меня, то не с одобрительной улыбкой и подружиться нам будет трудно.