Опять послышался шум ударов. Хельга почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Вдруг Арчер закричал. Хельга заткнула уши, но не могла не слышать шума борьбы, доносившегося из коридора – шарканья ног, тяжелого дыхания мужчин, ударов, стонов Арчера и, наконец, тяжелого падения.
Она подбежала к двери.
Арчер лежал на полу, а Ларри стоял над ним и колотил его ногой по ребрам, так что тот стонал от боли.
– Хватит! – крикнула Хельга. – Ларри, прекратите! Он нахмурился, посмотрел на нее так, как будто видел впервые в жизни. Потом его лицо разгладилось, и он отступил на шаг. – Все в порядке, мэм… Нужно его только немного успокоить.
– Отпустите его.
– Ладно. – Он отступил еще на пару шагов и посмотрел на Арчера сверху вниз. – А ну, вставай, толстяк. Не прикидывайся, ты еще вполне в силах… Ну, быстро!
Арчер с трудом поднялся, привалился к стене. Изо рта у него текла тонкая струйка крови. Хельга отвела взгляд.
– Вот так-то, толстяк, – сказал Ларри. – А теперь живо иди в гостиную и пиши письмо.
Арчер с ненавистью взглянул на Хельгу.
– Ты мне за это дорого заплатишь, – сказал он. Вынув из кармана платок, он вытер рот. В его взгляде было столько злобы, что у Хельги мороз пробежал по спине.
– Ясно, – спокойно сказал Ларри. – Это нам уже известно. Теперь за работу.
Заплетающимися шагами Арчер побрел в гостиную. Он подобрал свою зубную пластинку и сунул ее в рот.
– Может быть, лучше вы напишите письмо, мэм, – предложил Ларри. – Достаточно будет его подписи.
Хельга кивнула.
Арчер бросился в кресло и закрыл лицо руками. Он так тяжело дышал, что Хельга испугалась.
– Вы ему не очень навредили? – спросила она Ларри.
– Как вам сказать… Не беспокойтесь, с ним все в порядке, – заверил ее Ларри. – Теперь лучше займитесь письмом.
Хельга подошла к письменному столу и открыла портативную пишущую машинку. Ее руки дрожали так сильно, что она с трудом вставила в нее лист бумаги. Подумав, она вздохнула и начала решительно печатать.
Несколько минут было слышно только тяжелое дыхание Арчера и стук машинки.
Ларри вынул жевательную резинку, развернул ее и сунул в рот.
Закончив письмо, Хельга просмотрела текст.
Хельга положила письмо на стол перед Арчером, который по-прежнему сидел, закрыв лицо руками.
– Джек…
Он не шевельнулся, и Ларри ткнул его пальцем в спину.
Арчер медленно поднял глаза на Хельгу, и она поняла, что он уже пришел в себя. Прошел первый шок, и на его лице было решительное выражение, как будто он определил что-то для себя. Его глаза блестели опасным огоньком, как у загнанного в угол зверя.
– Я прочту тебе письмо, – сказала Хельга. Она начала читать. Арчер только смотрел на ковер и время от времени вытирал рот.
– Ты подпишешь? – спросила она. Он посмотрел на нее.
– Я подделал твою подпись, ты тоже самое можешь проделать с моей.
Ненависть в его взгляде испугала ее.
– Посмотрим, что тебе удастся сделать.
Ларри сделал шаг в его сторону, но Хельга остановила его.
– Джек, я уже сказала тебе, что у меня на руках четыре туза. Раньше или позже я получу твою подпись. Мне нужны мои фотографии. – Она сжала кулаки. – Мне неприятна эта ситуация, мне жаль тебя, хотя ты и не заслуживаешь, поэтому я хотела бы избежать осложнений. Прошу тебя, подпиши.
– Катись ко всем чертям со своим сутенером, – закричал Арчер. – Пока фотографии у меня, мне ничего не грозит.
– Если ты подпишешь письмо и я получу фотографии, обещаю тебе поговорить с Германом и добиться, чтобы он не подал на тебя в суд. Текущий счет Германа тебе придется отдать, но от тюрьмы ты будешь, по крайней мере, избавлен.
– Я не нуждаюсь в твоих обещаниях! Ты проиграла партию. Я не подпишу!
– Ларри уверил меня, что заставит тебя это сделать, – сказала Хельга, пытаясь скрыть охватившую ее панику. – Но тогда ему придется серьезно взяться за тебя. Ради бога, не доводи до этого.
Арчер зло смотрел на нее.
– Это ничего не изменит. Он может убить меня. А ты знаешь, чем это грозит: «Вскрыть в случае моей смерти!» Я могу сказать тебе то, о чем раньше молчал. У меня больное сердце. Мой врач предостерегал меня от физического перенапряжения. Пожалуйста, если ты хочешь, чтобы у меня был инфаркт, можешь сказать своей горилле, и пусть он начинает.