Лишний в его игре

Учительница пишет на доске три темы по-английски: Energy metabolism in the cell («Энергетический обмен в клетке»); Totalitarian regimes in the 1930s («Тоталитарные режимы в 30-е годы»); Forest industry of the Russian Federation («Лесная промышленность Российской Федерации»). Все наблюдают за ней круглыми глазами. Алла Марковна хмурится.

— Чего вы ждете? — раздраженно спрашивает она по-русски. — Разве я непонятно объяснила задание? У вас самостоятельная работа, вы раскрываете на английском языке одну из тем. Все эти темы из школьной программы, и вы прекрасно их знаете. Самое время освежить эти знания. Достаем листочки.

Не смея перечить, все послушно выдирают листы. Но после урока, выйдя из кабинета, возмущаются: вообще оборзела! Откуда только взялась? Перешла к нам из пафосной английской школы? Никогда нам не давали таких сложных самостоятельных!

Понимаю, что хорошую оценку можно не ждать, и смиряюсь с этим. Кажется, с английским у меня в этом полугодии будут проблемы, придется уделять ему больше времени.

* * *

У Ксюши в комнате я стою перед большим зеркалом и делаю разминку для лица. Ксюша читает учебник по риторике и ораторскому искусству. Рядом лежит учебник по речевому этикету.

— Губы в трубочку. Вверх — вниз, вперед — назад… — командует она. Я выполняю упражнение. — А теперь движения челюстью. Вверх — вниз, вперед — назад.

— У меня все мышцы горят! — жалуюсь я.

— Еще три подхода! — получаю жесткий ответ.

Я выполняю.

— Так, а теперь рот буквой «О» — рот в трубочку. Рот буквой «О» — рот в трубочку…

После лицевой разминки перехожу к мимической. Под контролем Ксюши корчу разные рожицы: гнев, радость, удивление, печаль, брезгливость. Ксюша говорит, что так я выработаю «живое» лицо, а оно поможет расположить к себе собеседников.

Под конец тренировки гляжу в зеркало.

Сейчас я сильно смахиваю на зомби. Мышцы лица онемели, язык отваливается. Так что результаты получились обратными Ксюшиным прогнозам, о чем я ей ворчливо сообщаю. Но Ксюша не унывает и бодро говорит, что у нас все впереди.

* * *

В среду вечером, сидя на качелях во дворе, я поджидаю Катерину Николаевну — она должна вернуться с покупками. Накрапывает противный дождик.

Она подъезжает к дому, паркуется. Выходит из машины, звонит кому-то и открывает багажник. Я вижу, что внутри много пакетов.

— Алло, Ярослав, выйди, помоги мне с продуктами, — говорит она в трубку, а затем слушает ответ. — Что за девочка?

Пауза.

— Давай мы позже обсудим деньги на подарок? Дождь идет!

Снова пауза.

— Нет, я еще ничего не обещала, — сердится Катерина Николаевна. — И тебе не кажется, что тысяча рублей — слишком круто на подарок девочке, которая одевается во «Все по сто» и у которой нет колготок без стрелок? — Она медлит. — А знаешь, я придумала! Я дам тебе двести рублей, а ты подаришь ей новые колготки!

Катерина Николаевна слушает ответ. Возмущенно говорит:

— Что значит: «Тогда тащи сама свои пакеты»?! Это как понимать, Ярослав? Ярослав?! Ярослав!!!

Похоже, он бросил трубку. Катерина Николаевна убирает телефон и с тоской смотрит на груду покупок. Как все удачно складывается!

— Давайте помогу! — Я оказываюсь с ней рядом. Она вздрагивает, но, увидев, что это я, успокаивается.

— Ой, Даня, привет! Спасибо тебе. Ты мой спаситель!

Подхватываю почти всю груду пакетов. В одном что-то жалобно звякает.

— Ой, только осторожнее, там чайный сервиз, он без коробки… — Катерина Николаевна с беспокойством косится на один из пакетов.

— Не переживайте, я аккуратно.

— Хорошо. Все магазины обегала, еле нашла замену старому… Тоже китайский, костяной… — с легким восторгом рассказывает она по дороге и тут же спохватывается: — Ой, да что я, тебе все это неинтересно. Лучше расскажи, как твои дела?

— Нормально, — односложно отвечаю я. Увы, по Ксюшиным урокам «Расположения к себе» я пока продвинулся недалеко: ученик я крайне неспособный.

Катерина Николаевна пытается продолжить беседу, но я сыплю односложными ответами. Ругаю себя, судорожно пытаюсь придумать что-то подлиннее и повежливее, но не выходит. Параллельно думаю, о чем бы спросить самому так, чтобы вопрос звучал естественно, но боюсь ляпнуть что-то не то. Поэтому бóльшую часть пути молчу.

«Ничего, зато я делаю доброе дело, — думаю я, когда мы входим в подъезд. — А добрые дела куда эффективней любых слов». Этой мыслью я утешаю себя. Я доволен и горд собой, но тут… Я задеваю пакетом ступеньку. Сильно.

Раздается отчаянный звон. От ужаса я замираю. Катерина Николаевна, которая идет чуть впереди, тоже останавливается. Наступает мучительная пауза.

Я все испортил. Я закрываю глаза, видимо, надеясь, что так кошмар исчезнет.

Мое «доброе дело» даст противоположный эффект: настроит Катерину Николаевну против меня! Теперь она меня возненавидит: я разбил с таким трудом добытый сервиз…

Я хочу извиниться, сказать, что я все как-нибудь поправлю, но горло сжалось, слова застряли внутри. Катерина Николаевна медленно, будто нехотя, поворачивается ко мне. Смотрит на пакет у меня в руках с жалостью и крохотной надеждой: может, сервиз просто звякнул, но не разбился?