Лишний в его игре

— Ну ладно. Но больше никаких прогулок по запретным территориям. Даня, тебе нужно быстрее домой, мама, наверное, тоже с ума сходит.

Катерина Николаевна дает мне с собой чуть ли не целую аптечку со всякими мазями от ушибов.

Я ковыляю домой. Убеждаюсь, что меня там никто не ждет. Нонна на работе. Получаю пару пинков от брата за то, что вчера утащил на балкон полотенце и забыл отнести обратно в ванную.

Прислоняю ухо к стене, разделяющую наши с Ярославом квартиры, но ничего не слышу. Значит, соседи не ссорятся. Катерина действительно не злится на Ярослава, мне удалось его выгородить.

* * *

На заводе я говорю, что упал со стремянки, потерял сознание и меня увезли в больницу на скорой. Этот вариант срабатывает, потому что за все время работы у меня нет ни одного опоздания, я даже не брал отгулов. Меня прощают.

Но в следующую рабочую смену, когда я прохожу на завод через контрольно-пропускной пункт, наш охранник Адамыч вдруг радостно сообщает:

— А твою проблему, кстати, сегодня будем решать!

В животе будто кусок льда вырастает. О чем он? Неужели начальник передумал и все-таки решил меня уволить за прогул? Я непонимающе смотрю на Адамыча. Худолицый, в камуфляжной кепке, он больше напоминает рыбака, чем охранника.

— Какую проблему? — хмурюсь я.

— Пернатую.

— Правда? — воодушевляюсь я; наконец-то мои жалобы на птиц в пекарном цехе были услышаны. — А как?

— Сегодня узнаешь, — загадочно сообщает Адамыч.

Одно решение пернатой проблемы я замечаю сразу, как только вхожу в цех и поднимаю голову: вижу вместо дыр в окнах где пленку, а где оргалит. Значит, новые птицы не залетят. Но что делать с теми, которые уже здесь живут и гнездятся?

Ответ на свой вопрос я получаю позже.

Выкладываю горячий хлеб в лотки и слышу звук выстрела. Мимо, громыхая хлебной вагонеткой, проходит Дашка — маленькая, худенькая, со светлыми кудряшками и носом-пуговкой. Кажется, что ей не двадцать три, а пятнадцать.

— Ты слышала? — спрашиваю я.

— Ага, — кивает она. — Это Адамыч на охоте. Тебя он разве не предупредил?

— Предупредил? О чем?

Я ищу глазами Адамыча и замечаю его недалеко. Он с ружьем радостно бежит в мою сторону, наклоняется, что-то поднимает…

— Одна есть! — Адамыч победно трясет в воздухе тушкой голубя.

Я застываю с горячим батоном в руке. Теперь я все понял. Вот как начальство собралось решить пернатую проблему — с помощью отстрела!

— Но это варварство, так нельзя, — возмущаюсь я.

Руку обжигает, я ойкаю и быстро кладу хлеб в лоток. Трясу рукой.

— Да ладно, чего ты? — Дашка дергает плечом. — Это же вредители, летающие крысы…

С этими словами она везет вагонетку дальше. А я еще какое-то время смотрю на Адамыча, который целится в потолок. Снимаю перчатки и, стараясь придать себе грозный вид, иду в кабинет начальника производственного цеха.

Глеб Николаевич сидит за столом. Маленький вентилятор не спасает его от жары. Шея и щеки красные; на клетчатой рубашке — мокрые пятна. Пока я объясняю Глебу Николаевичу, что отстрел птиц — это жестоко и проблему надо решить другим способом, он интенсивно протирает платочком блестящую от пота лысину. Делает круговые движения, три по часовой стрелке, два против и одно снова по часовой. Наконец рявкает:

— Хмарин, ты уже определись, чего тебе надо! Ты мне своими птицами всю плешь проел! Вот смотри, видишь? Видишь? — Он наклоняет голову и стучит по лысине платочком. — Это по твоей вине все! Нудил и нудил, нудил и нудил месяцами… Сделайте, говорит, Глеб Николаевич, что-нибудь с этими птицами! Это же нарушение санитарных норм. А то, что СЭС приходила и никаких нарушений не выявила, это ему побоку!

Ага, знаю я, как завод прошел проверку СЭС: печать с закрытыми глазами и пухлый конверт в карман. Глеб Николаевич все ворчит:

— Пошел навстречу, Адамыча подключил. И вот проблема почти решена, а ты снова нудишь!

— Но это неправильное решение, негуманное, — спорю я.

— А какое тогда правильное? Какое это твое гуманоидное?

— Гуманное, — поправляю я. — Ловушки.

— И кто будет этим заниматься? Адамыч?

— Специальные службы.

Глеб Николаевич вздыхает, протирает платком шею и передвигает вентилятор поближе.

— А денег кто на них даст, а? Или нам цену на хлеб поднимать?

— Я могу сам сделать.

Глеб Николаевич смотрит на меня с удивлением и недоверием, снова протирает лысину.

— Ты? Займешься этим? И вот прям за просто так?

— Да, сделаю ловушки, принесу, птиц поймаем и выпустим на улицу. Только Адамыча уберите сейчас. — Я просительно смотрю на начальника.

Он аккуратно складывает платочек. Думает.

— Ну хорошо, — сдается он. — Зови ко мне Адамыча. — Скажу ему, сезон охоты закрывается.

Я радостно бегу в цех, говорю Адамычу, что его вызывает начальство. Потом наблюдаю, как он с расстроенным видом уходит обратно к себе на пропускной пункт.

Утром после смены я с огромными мусорными пакетами выхожу на задний двор. Под козырьком Дашка курит шоколадные «кэптан блэк». Я поднимаю крышку мусорного бака и замечаю на самом верху три голубиные тушки. Сердце сжимается от жалости.