Лишних нет. По закону Джа (СИ)

— Нехуй поддаваться сантиментам, Мин Юнги. Смотри, какой еблет у тебя классный, смотри, какой ты вообще человечище. Красавчик же.

Ещё какой. Синяки почти сошли, царапины зажили, а засосы Чонгука на шее вызывающе выглядывают из-под воротника рубашки. Надо видеть, как малой гордится сотворенными шедеврами, как касается полусогнутыми пальцами примечательных пятнышек на бледной коже и наслаждается.

— Мин Леопардо, — шутит Чонгук.

Напряжение спадает быстрее, чем одежды, и Юнги чувствует, что счастлив.

Возможно, из-за этих самых пятен у посетителей секс-шопа такое подозрительно-ехидное выражение лица, едва они замечают продавца, старающегося скрыться из виду.

Больше недели назад с момента угрозы Намджуна, а от него ни слуху ни духу. Наверняка женился и улетел в свадебное путешествие куда-нибудь на Гаити… С какой стати о нём вообще думать? С той, что никакой свиньи он так и не подложил. И это напряженное бездействие точит нервы. Непонятно, зажгли ли там фитиль, и скоро бабахнет, или никакой бомбы в самом деле и не было.

Намджун слишком умный парень. И глупый одновременно. Понимать его Юнги начинает чисто по-мужски и чуть позже, давно проглотив обиду и позабыв, какова на вкус неприязнь. Ревность - отличная почва для безумия, дающая урожай фантастических объёмов. Конечно, Шуга бы не стал никого насиловать в попытке выплеснуть эмоции, убился бы ганджей и отнёсся к расставанию, как к очередному новому началу. Но Шуге не впервой, он научен справляться и выруливать из кюветов на главную дорогу. У Намджуна же никакой базы, он вышколен отцом и не видел ничего, кроме будней «золотого мальчика».

На улице загремела гроза и хлынул дождь, грянувший оглушительной стеной. Находя баланс между попыткой по-судейски оправдать и желанием разобраться в тонкостях, Юнги занимался обычным заполнением заказа для поставщика и автоматически отпивал из стаканчика кофе, когда занудный дверной колокольчик оповестил о прибытии нового клиента, врывающегося вовнутрь с ломовыми намерениями, готового столкнуться и расшибиться в лепёшку.

Троица возвращается частями? Чонгук освободился пораньше?… Юнги осторожно высовывает голову, как крот в играх-автоматах и всерьез боится, что его-то и могут стукнуть молотком, размозжив мозги по кассе.

Он осел обратно и что есть сил ущипнул себя за предплечье, умоляя коматозное состояние не наваливаться в такой неподходящий момент.

— Юнги…

Голос Намджуна практически ирреален, и, кажется, что он звучит из внутреннего диктофона, звучит на издыхании стёртых лент. Он должен был окончательно исчезнуть и не появляться.

— Я знаю, как меня зовут, — рыкнул Шуга и, откуда-то набравшись смелости поднять взгляд, чтобы рассмотреть промокшего Намджуна в чёрном костюме и рубашке без трёх верхних пуговиц. Галстука тоже нет. Намджун потрёпан, как старый пёс. — Собираешься объяснить…?

Оглянувшись, будто позади погоня федералов, Намджун опёрся о стойку и смахнул со лба воду.

— Я со свадьбы сбежал.

— Ха-ха, каков герой, — Юнги действительно рассмеялся, но что-то подсказало ему, что так нельзя. До краёв наполнившись ужасом, он пролепетал: — Серьёзно, что ли?

— Да, ради тебя, — Намджун подался вперед. — Поехали со мной сейчас, Юнги.

Спина его похолодела, он нервно зажал в кулаках длинные рукава рубашки, напрягся, прислушиваясь к проходящим по венам лезвиям. И тогда Намджун обхватил его, проливая раскаяние на щёки, прося прощение одними губами и снова. От него несет одеколоном и дождевой сыростью, он полощет дыхание у скулы.

— Я ненавижу своего отца и всё то, что со мной происходило, с нами, ненавижу себя за то, что сделал с тобой… — его прикосновения к талии вызывают дрожь. — Но если у тебя есть хотя бы немного для меня…

Немного - чего?…

Он надеется, верит, что Юнги не остыл, но его плотно сжатые губы не поддаются, в глазах замедленное убийство, слова вдавливаются в перепонки.

— Уходи, Намджун. Сколько раз ты еще будешь возвращаться, как грёбанный бумеранг…?!

Пока не переломаешь его пополам.

Намджун не сдаётся и прижимается теснее, не оставляя его в покое, возвращая сторицей всё, от чего Юнги отказывался и что так старательно забывал, линии его плеч, груди, припухлые губы и бархатистую тёмную кожу. Он усердно отпихивается, изгибаясь в его руках и в конце концов напарывается на поцелуй, нечаянный и перченый, жаркий. Язык Намджуна во рту не доставляет удовольствия, тело включает аварийную сирену, подсказывая, что это не то, и что бы ни твердили эти уста, что бы ни обещали, верить им уже нельзя.

И наверное только тогда Шуга смог попрощаться с Намджуном где-то там, где они всё еще стояли на одном мосту, держась за руки и любуясь Сеулом. И наверное только тогда ему стало слишком больно, чтобы выдерживать этот долгий последний поцелуй. Он мог бы ударить его с размаху и послать куда подальше сразу же, но оттянул момент, потому что устал спорить и бодаться.