Лишних нет. По закону Джа (СИ)

Солнце безжалостно полоснуло холмы одеяла и прокралось дальше, захватывая выдвинутые вперёд локоть и колено, подсвечивая чёлку и вынуждая спящего щуриться и жалобно скулить. Вот бы не просыпаться, не возвращаться в стадию вяло текущей действительности.

Нет, слишком ярко.

Шуга продрал глаза и зевнул до слёз. Выбираясь из утешающего сновидения, принялся вглядываться в содержание незнакомых стен.

В первую очередь, он подумал о том, что в неадекватном состоянии попал на случайную вписку. Но когда такое случалось прежде, просыпаться в отдельных хоромах не приходилось. Потом он решил, что его похитили и, возможно, будут пытать. Но конечности свободны и ни единого звука за дверью не кроет угрозы. Расклад вполне неплохой, как для начала.

Суматошный бред из головы выветрился при первом более-менее внимательном осмотре комнаты. Приглушенные тона кофе и горького шоколада, кругом чистота и порядок, офисное кресло за большим столом, шкаф-купе, полки с книгами, за стеклом стеллажа модельки автомобилей, дальше что-то вроде капсулы с тубусами и многочисленные схематические рисунки автозапчастей на доске для заметок, а над самым изголовьем кровати… Шуга приоткрыл рот и едва не свернул шею.

Растаманский флаг.

Неожиданный прилив гордости, радости и…

Совершенно осмысленный вывод, что это комната Чонгука и никого другого. Юнги провёл здесь всю ночь и волшебно выспался, припоминая, что грелся под родным боком. Ни единой иллюзии: урывками схваченная вчера реальность, таковой и являлась на самом деле. И то, что казалось сновидением, обрело очертания, вкус, цвет и запах, задрожало на пальцах и осело в хриплом утреннем голосе, каким Юнги выдохнул:

— Мать твою…

Тут же за дверью послышались шаги, и Шуга рухнул обратно, повернулся на бок и притворился спящим, отчаянно стараясь вспомнить, в каком виде и где его мог подобрать Чонгук, смогли ли они вчера культурно поговорить и вообще, что происходит, учитывая, что последняя встреча разила внесезонным декабрьским морозом.

Чонгук зашёл тихо, как это случалось всякий раз, когда он заставал хёна спящим. Кроткий взгляд обозначил на его лице лукавую ухмылку. Лёгкая поступь оборвалась у шкафа, продлилась шорохом, и Юнги понял, что младший складывает одежду, скорее всего, по стопкам, цвету и размеру. Не стерпев, Юнги приоткрыл веки и пристально смотрел ему в затылок, охваченный невыразимым волнением, кусал губы. Заметив малейшее движение, снова притворился.

В тот миг, когда Чонгук уже должен был покинуть комнату, неровное горячее дыхание окатило шею Юнги. Встав на колено, Чонгук склонился над ним, и от вида его предплечья, оплетенного венами, Юнги густо покраснел и немного съёжился, слыша, как заходило ходуном сердце. Затаившись, он не намеревался давать никому шанс, но… Губы Чонгука слегка коснулись виска, и конспирация пошла прахом. Шуга сдаёт себя с потрохами и медленно перекатывается на спину, проваливаясь и цепенея.

— Доброе утро, Юнги.

В больших глазах оно такое доброе, что лёгкие разрывает кусками. Юнги кажется, что он не заслужил подобного прощения без единого слова против, без конфронтаций и встрясок.

— Чонгук, можно вопрос?

Он присел и с доброжелательным видом пожал плечами. Шуга тоже принял сидячее положение и свёл ладони в замок. В горле у него некстати пересохло.

— Почему я здесь?

Видимо, Чонгука вопрос заинтересовал. Звучало необычно. Он ожидал, что хён начнёт шутить и вести себя чуть иначе, ломать комедию. Но вот они: двое взрослых мужчин, и слова должны решать, а не переливаться радугой из пустого в порожнее.

— Хочешь знать, простил ли я тебя, верно? Простил.

— Потому что я вызвал жалость? Заснул вчера на скамейке, как последнее убожество, — Юнги неряшливо расчесался пятернёй и усмехнулся.

Чонгук так давно не видел и тени его улыбки, что коснулся её пальцем, приблизился и заставил Юнги посмотреть в глаза, чтобы убедиться: оба они заблуждаются.

— Если бы я жалел тебя, то не убежал бы, когда увидел с Намджуном. Мы идиоты, ты согласен? С меня хватит неудачных отношений, тех, кого я не могу вернуть или тех, кого приходится держать. Ты рядом потому, что я лю…

Шуга с огромным удовольствием заткнул его, прильнув почти с силой, выхватив столько тела, сколько смог для себя достать. Он застонал, забыв о приличиях, и ощутил кольцо настоящих сильных рук, стягивающих грудную клетку. Ему не хватало, и вместо западающих восторгов и срывающихся жестов, Юнги прикусывает Чонгуку язык и продолжает раскручивать вечный двигатель. Возбуждение рассредоточено, потому что его накопилось чересчур много. Не заходя дальше лёгких прикосновений под тканями одежд, они целовались так долго, так бешено, что чудом выплыли обратно и дали друг другу отдышаться. Юнги больше не хочет той пустоты и вытрезвляющего холода в постели, испачканных игрушек и стонов, впитывающихся в темноту, но не в кожу. Втёршись в объятия, он вдыхает густой запах, завербованный памятью навечно и смеет удовлетворенно поднять уголки губ.

— Банни?

— Да, Юнги?

— Я сейчас всё испорчу, но… у тебя есть что пожрать?