Лишних нет. По закону Джа (СИ)

— Корочки ради? — Чимин прикрыл лицо руками, пряча смех. — Танцор-экономист, господи. Да я прям новую эпоху в клубе открою, ага. Нет уж, спасибо, отучился. Рождённый танцевать, танцует. Да и деньги нужны. Мои, конечно, подрабатывают: Тэхён студентам рефераты и курсовые катает, а Хосок… Ну ты знаешь, наверное, он мой менеджер. Неспокойно мне, когда не работаю. Привычка. Кажется, сяду без дела и мир развалится нахер.

Смекнув, что обоим в одну сторону, они пошли прогулочным шагом. Чимину, видимо, нарочно хотелось опоздать. Не то, чтобы он не любил свою работу. Но от всего сердца ненавидел тех, кто тянется после выступлений с недвусмысленными предложениями. Ради заработка он мог бы и соглашаться иной раз на лёгкие деньги, как бывало до появления Тэхёна. Однако, верность для него не пустой звук.

— Ты хороший парень, Чимин. У нас раньше не было возможности поговорить вот так, и ты не мог знать, что я о тебе думаю, — цепляющий голос Чонгука вывел из раздумий. — Когда я тебя однажды отбивал от придурков в переулке, то смотрел исключительно с точки зрения обиженной девчонки, предполагал, что накажу, и моя детская мстя будет справедливейшей на свете. Но что бы я ни делал, ты не ломался. Пожалуй, мне даже немного завидно.

Тронутый, Чимин отвёл влажные глаза.

— Что ж, спасибо. Приятно. Но и ты тоже не промах, Чонгук. Такое с Юнги еще никто не мог провернуть.

— Такое?

— Да, — Чимин замялся. — Такое.

То ли обман зрения, то ли Чонгук и впрямь закусил улыбку, посмотрел в сторону, на то, как тянутся по шоссе ряды блестящих машин. Внезапно его посетила успокаивающая мысль: машины будут здесь всегда, метаться из стороны в сторону, скользить и блестеть, фырчать и шуршать шинами. Правда, если только их всех не заденет метеорит или с небес на землю не спустятся четыре всадника. Чонгук вспомнил, как смотрел на другую дорогу, обнимая Юнги сзади, когда тот курил на балконе, и разговор их смывался чередой поцелуев, которых становилось всё больше. Мягкие прохладные губы и тёплые языки. Чонгуку было плевать, провалится ли асфальтовая корка в бездну, сколько упадёт метеоритов… Он думал о том, сколько минут сможет удерживать хёна в объятиях.

Так ведь недолго и спятить, скучая по нему, его тумакам и полупьяной манере говорить.

— Слушай, Чимин, а…

Но Чимин уже как с десять минут назад сел в такси и уехал, а Чонгук встал на перекрестке, поражаясь тому, как ноги человека могут не слушаться ума и идти туда, куда им заблагорассудится.

***

Юнги долго мучился с текстом, ложащимся вкривь и вкось, как ни поверни блокнот. Расстройство по поводу того, что запись альбома придется отложить на неопределенный срок, как ни странно, с этим не сравнилась. Мучился он настолько долго, что ему впервые надоело бодаться с отсутствием годной рифмы, и он покинул квартиру, отправившись в ближайшее кафе. Заказав салат и зелёного чая, Юнги уставился в окно и лениво наблюдал за наводняющими горизонт тёмными облаками.

Люди находят друг друга и теряют, некоторые, выпив до дна, уходят. Выходит, знать о человеке всё довольно бесперспективно. Но рано или поздно это случается, и тогда, всего за несколько секунд, нужно понять: тот ли человек рядом, знание которого уже не прихоть, но ценность. К тому же, должны оставаться неведомые причины прикасаться, тянуться и делать обоюдно хорошо, кутать в руках, прижиматься до дрожи, считать каких-то полчаса одной минутой в опозданиях и вечностью наедине, прощать и, спотыкаясь, не винить другого.

Трудно признавать. Шуге нужен теплообмен, понимание на тонком уровне, чтобы не приходилось раскидываться словами и объяснять на пальцах, что-то круче пантомимы и изощреннее телепатии.

Нелюбовь к прозрачности и собственным проблемам зародилась в Юнги когда-то давно. В дни ли, когда он видел, как отец одалживает деньги людям, которые не могли вернуть набирающиеся суммы долгими годами или в те, когда семейные драмы отгоняли его в комнату, оставляя безутешно рыдающим семилеткой. Все страдали, а он ничего не мог с этим поделать. Шуга заполнил некую сосущую пустоту дурным авторитетом в средней школе, но то, что называлось совестью, никуда не пропадало. Плохая компания имела силу, и Юнги выучил своих ребят помогать дисциплинарному комитету, отлавливал настоящих засранцев и разрешал споры. «Лав энд пис» вместо девиза и приветствия.

Хорошие были годы, насыщенные. Когда бы то ни было, Шуга решил, что нет ничего правильнее, чем делать то, что считаешь нужным. И в то же время, нет ничего глупее. Потому что, если вдруг не хватит сил, останешься в глубокой заднице, из которой никто уже не вытащит. За правду борются немногие, а если и да, то недолго.

Отбрасывая шелуху, можно сказать, что Юнги нужен уже не мифический кто-то, а определенная субстанция костей и плоти, объятых душой, которой нет аналогов.

Наконец-то, рифма.

Наконец-то, Юнги решается.

***

Раз уж мы такие чокнутые, почему бы нам не поцеловаться.

И сообщил Хосок это так задорно, что Чимин не смог даже нахмуриться. Поцелуй больше дружеский. Наверное, с Тэхёном они целуются иначе.