Листая памяти страницы...

Голос Эльвиры немного дрожит, когда она читает письмо. Я ее понимаю. Могли ли мы когда-то мечтать о том, чтобы Господь позволил нам говорить к миллиону детей?

Иногда Он дает нам знать: «„Тропинка“ — Мое дело. Посмотрите, как Я ею людей спасаю». И побуждает Машу написать нам письмо.

ЕГО НАРОД

Никогда не думал, что Бог окажет нам такую честь, что у нас в доме будут собираться евреи. Что они будут спрашивать нас об их Боге и их Мессии.

— Вальдемар, я не хочу, как говорят, наводить тень на плетень, я — безбожник, — говорит мне небольшого роста человек лет пятидесяти пяти, которого зовут Марк Раик, кандидат наук Марк Раик.

Проходят недели. Раз в неделю, по вечерам, в нашем доме — кружок: встречи с людьми, желающими поговорить с нами о жизни, о стране, об истории Израиля, о Боге.

После двенадцати ночи я отвожу наших гостей в лагерь для переселенцев. Там у нас уже много знакомых. Среди них и наши первые — Анатолий и Ирина Ушомирские. Они приехали в Германию через неделю после того, как приняли крещение, и посетили меня в миссии. Так завязалось наше знакомство.

— Вальдемар, мне кажется, что я начинаю верить в Бога, — говорит мне Марк через несколько недель во время прогулки по лесу.

Эльвира с Розой Сергеевной, его женой, немного отстали от нас.

В лагере живут и Фишбайны. Гена, Валя и двое очень живых и подвижных детей. Когда я рассказал им суть Евангелия и спросил, желают ли они покаяться и принять Иисуса Христа, они охотно это сделали. Гена в кружке — самый активный, больше всех вопросов задает. Мы не поем и не молимся — такой у нас кружок.

— Вальдемар, — говорит Марк после одного из собраний кружка. — Мы уже много знаем о христианстве. Не могли бы вы дать нам общий обзор или преподать нам систему христианского учения?

Несколько лет подряд мы проходили с кружковцами «Упражнения в христианстве». Саша с Зельмой, это моя сестра с мужем, тоже подключились к нам. Спустя некоторое время мы уже и поем, и молимся в кружке. Песни на русском, немецком и еврейском языках.

— Вальдемар, я уже начал молиться, — признается мне Марк и смотрит на меня выжидающе: что я скажу.

Не помню, что я сказал. Но если бы только он мог заглянуть мне в сердце!

В кружке у нас побывало очень много людей. Больше ста, это точно. Когда мы все собираемся, то еле помещаемся в нашем большом зале.

— Я готов, — говорит Марк Раик.

— К чему готов? — спрашиваю.

— Мне кажется, что я созрел. Я бы хотел покаяться.

Я радуюсь. Это уже не мое дело. Это Бог Марком

Раиком занимается. Кандидатом наук Марком Раиком.

Я никогда не думал, что смогу по памяти петь песни на иврите.

МЕКОНГ

Перед моим мысленным взором — школьные годы. Я учусь в четвертом классе. Перемена. Все выходят во двор. Я, как всегда перед уроком географии, остаюсь в классе, чтобы постоять перед огромной физической картой мира. Если бы карта висела ниже, или я был выше ростом, или догадался бы забраться на стул, то, может быть, я «заболел» бы Норвегией или Гренландией. А так я не могу оторвать взгляда от Индокитая.

Я смотрю на карту и вижу густые джунгли, свисающие с огромных деревьев лианы, слышу крик обезьян в ветвях, вижу склоненных на рисовом поле работников с круглыми шляпами на головах, со спины слона смотрю на ряды поклоняющихся Будде монахов.

Перемены в школе, как всегда, слишком короткие. Звонок на урок для меня обычно был неожиданностью: я оказывался посреди Казахстана, во временном здании поселковой школы. Куда только в детстве так спешит время?

Прошло сорок лет. Я живу в гостинице в городе Чиангмай, бывшей столице Северного царства Таиланда. Мог ли я подумать, будучи мальчишкой, что попаду сюда, что буду ходить по пыльной земле Лаоса, стоять на границе с Бирмой и плыть на лодке по реке Меконг?!

Видит Бог, я — не поэт. Но эта поездка так меня взволновала, что я не мог не писать. Пишу Эльвире: Теперь я видел наяву И городскую суету,

И рисовых полей квадраты, Согбенных тайцев череду, Несущих тяжкую судьбу К стопам глухого Гаутамы.

ОЛЕГ

Тетей Ганей я подружился сразу после того, как уверовал. Старушка, небольшого роста, немного сгорбленная. А в глазах — такой огонь, любой молодой позавидует.

У тети Гани есть сын Олег. Он недавно вышел из тюрьмы, и тетя Ганя рада, что он ходит с нами на собрания, что мы с ним дружим и принимаем его как своего. Наш пресвитер решил — купим Олегу кларнет, чтобы мог играть в оркестре. Олег еще неверующий, но слушает внимательно. Себе на уме.

Во время службы в армии мы долго переписывались. Много-много лет его имя — в моей ежедневной молитве.

После тридцати лет переписка возобновилась. Вот уж у Бога много терпения! Олег уверовал. Член церкви и проповедник.

Поехал я по делам служения на Дальний Восток — там несколько миссионеров, которых мы поддерживаем, несут служение. Лечу с волнением: договорились встретиться с Олегом. В аэропорту Владивостока встречаемся.

— Ну ты, брат, постарел, не узнать тебя, — говорит, улыбаясь, Олег.

— Тридцать лет прошло, «молодой человек», — отвечаю, отдышавшись от объятий.