Листая памяти страницы...

К вечеру следующего дня мы проезжали через Фрунзе, столицу Киргизии. Меня потрясли огромные деревья, которые росли вдоль дорог, и обвитые плющом фонарные столбы на проспекте, по которому мы ехали на нашем запыленном грузовике. Контраст между цветущей и зеленой Киргизией и пустынным, покрытым черной угольной пылью Казахстаном был поразительным.

ШЛАГБАУМ

Деня сегодня «прописали» на Шлагбауме. Шлагбаум — так называется наша часть села. Когда-то здесь действительно стоял шлагбаум. Шлагбаума давно нет, а название осталось. Так называется и остановка автобуса, и наша банда.

Мы с Андреем в первый раз пошли в кино — в кинотеатр «Красный Октябрь». Так и колхоз называется. Во время сеанса ко мне стал цепляться один парень из сидящей за нами группы ребят нашего возраста.

«После кино выйдем», — говорит один из них мне. Значит, скопом нас бить не будут, будет драка один на один. Кино меня больше не интересует, я все время думаю о предстоящем поединке.

Из клуба мы с Андреем выходим одними из первых, надеясь избежать столкновения, но большая группа наших ровесников уже ждет нас на тропинке, по которой мы хотели уйти.

Вызвавший меня на поединок гораздо выше меня и, как мне кажется, сильнее. Все образовали круг, и раздается команда: «Давайте, начинайте». Я без слов налетаю на моего противника и бью его целой серией ударов в лицо, голову, грудь, куда попадаю. Он говорит: «Хватит!» Это общепринятый знак конца поединка. Длился он секунд десять, от силы двадцать. Паренек протягивает мне руку, а другой рукой вытирает нос, из которого сочится кровь. Мы — свои на Шлагбауме.

С моим противником мы учимся в одном классе. Друзьями мы не стали, но не стали и врагами. В этой уличной банде прошли несколько лет моей жизни. В живых и на свободе из тех ребят, насколько мне известно, остался только один, с которым я дружил, пока я не уехал во Фрунзе, где поступил в техникум. Потом наши пути разошлись.

НАСТОЯЩЕЕ ЧУДО

Шел 1963 год. Мы, то есть Андрей и я, уже месяц живем в Киргизии. Родители, остававшиеся в Казахстане для продажи дома, приехали всего недели две назад. Они купили небольшую старую хатенку с глиняной верандой. Над дверью — гнездо ласточки. Сейчас осень, птенцы давно уже вылетели.

Воскресенье, вечер. Мы сидим за столом и едим помидоры с луком, заправленные подсолнечным маслом, и свежий хлеб.

— Ее дела плохи, — рассказывает отец, посетивший тетю Клару в субботу. — Она не встает уже девять лет! Кроме заболевания крови, которому врачи никак не могут поставить диагноз, она уже девять лет как парализована. Дети в школе, Яков, муж ее, — на работе. Мать старенькая, сил мало. От пролежней в доме такой тяжелый запах... Она просила меня помолиться над нею, как написано в Послании Иакова, но я не смел. Я рекомендовал ей обратиться к церквам с просьбой об усиленной молитве. Сегодня в двух баптистских церквах, в Калининском и Романовке, молились об ее исцелении, а наши беловодские лютеране пошли к ней домой молиться.

— Дети еще не самостоятельные, — покачивает головой мама. — На кого они останутся? Почему Бог допускает такое? Она же верующая.

— Христос не обещал, что тем, кто будет Ему следовать, лучше житься будет, — возражает отец. — Счастье человека зависит от того, что у него внутри, в сердце.

В понедельник мама пришла от Кнаусов какая-то вся взъерошенная, возбужденная. Волосы выбились из-под платка. Такой я ее никогда не видел.

— Тетя Клара исцелилась!

— Что?! — в один голос воскликнули мы с Андреем.

— Да, да! Тетя Клара исцелилась!

— Как исцелилась?

— К ней пришел Христос, взял ее за руку и поднял с постели. Она здорова. Если хотите, можете сами убедиться. Идите и посмотрите.

Мы пошли. Тетя Клара жила недалеко от нас, так что минут через десять мы были у нее во дворе. Там уже толпилась группа верующих, которые стояли и почему-то тихо перешептывались. «Как на похоронах», — подумал я. Это лютеране. Они вчера, в воскресенье, приходили к тете Кларе молиться об ее исцелении.

Тетя Клара сидела в комнате, возле стола, и, думаю, в который раз уже повторяла пережитое ею.

— Сегодня утром я лежала, как всегда, здесь, возле окна. Яков уже ушел на работу. Вдруг в комнате стало светло, я почувствовала чье-то присутствие. Кто-то взял меня за руку. Вот за эту, парализованную. Повернувшись, я увидела высокого мужчину в белоснежной одежде, Его лицо было обрамлено светлыми длинными волосами. Мужчина сказал мне по-немецки: «Клара, раба Моя, вставай!» И я узнала Его — это был Иисус. «Я не могу встать», — ответила я. «Можешь. Вставай!» Но я не осмеливалась пошевельнуться, ведь я не вставала уже так долго, у меня пролежни, а ноги так ослабли, что я ими даже и пошевелить не могу, не то чтобы встать на них.