Я уверила его, что почти всех здесь находящихся знаю по отчествам, кроме моей соседки и еще двух мужчин. Один сидел около Хакамады, а другой около Наташи. Тот и был ее знакомый, который пригласил нас. А соседом Хакамады оказался Леонид Радзиховский. Я незаметно для себя успокоилась, даже настроение поднялось. Ганапольский, услышав, откуда я приехала, опять стал восклицать:
– Из самой Тулы? А где же пряник? Почему вы с пустыми руками?
– В другой раз, – уверенно пообещала я.
А Радзиховский добавил своим неторопливым и рассудительным тоном:
– Матвей, мы же не на «Поле чудес». Может, тебе еще и самовар привезти надо было к пряникам?
– А почему нет? – кричал Ганапольский, нисколько не смущаясь. – А почему нет? Когда ты идешь в гости, ты идешь с пустыми руками?
Тут затараторила Тина Канделаки. Я любовалась ее довольно сдержанной мимикой, с удовольствием слушала игру ее голоса…. Лохмато-лысый Венедиктов сидел, положив руку на плечо Гана-польскому, и наконец ухитрился вклиниться в Тинин поток речи.
– Матвей, сдавайся.
Я оглянулась на Хакамаду. Она только улыбалась. Заметив мой взгляд, спросила медленным низким голосом:
– Вам здесь нравится?
– Почему бы нет? – я пожала плечами. – Я же не затасканная по балам девушка.
Она придвинулась поближе.
– Вы любите Толстого?
И мы завели разговор о Толстом. Услышав знакомое имя, к нам присоединился Венедиктов. Но они скоро перешли на философию Льва Николаевича, духовные взгляды, – тут я ничего путного добавить не могла и сказала, что меня больше интересует в его произведениях мысль семейная. Венедиктов насмешливо посмотрел на меня и понимающе кивнул. По-моему, в его взгляде читалось: «Все вы, женщины, одинаковые. Поговорить с вами не о чем, только о семье да о детях». Ну и пожалуйста. Я опять огляделась. Канделаки и Ганапольский все так же о чем-то жарко спорили. Радзиховский подбрасывал им реплики. Наташка-очаровашка и ее приятель, похоже, задушевно ворковали. Так приятно протекал вечер.
Когда мы возвращались домой, я сказала Наташе:
– Когда тебя пригласят на международную тусовку, не забудь про меня. Ужасно хочу оказаться за одним столом с Кондолизой Райс и Обамой.
Гостиница
Была в нашем городе гостиница. Разумеется – «Центральная». Разумеется – в центре. Какая-то бело-розовая, трех-, четырехэтажная – уж не помню. Этот самый центр, где она стояла, постепенно преобразовывался, что-то перекрашивалось, что-то сносилось. Рыночная экономика добралась и до нее. Место огородили, аккуратно взорвали и через какое-то время – да-да-м-м! – новый объект городской инфраструктуры. Приходи, кума, любоваться.
Я не ходила смотреть специально, просто случилось быть по своим делам. Шла как обычно, хорошим деловым шагом, глядя под ноги. И как обычно, сама себе мысленно напомнила, что не менее полезно смотреть по сторонам. Я подняла голову и даже остановилась. Сначала было слово: «Блиииин…..» Потом: «Кош
мар…» Потом: «Ужас…» Прямо через дорогу высилась стена вся в окнах. Окна. На гладкой стене какого-то блеклого грязно-песочного цвета. Не знаю, сколько времени я во все глаза смотрела на это. Люди и машины двигались мимо, а я стояла, как жена Лота. Даже шум улицы стал тише. На ум тем временем пришло следующее: «О-хре-ни-тель-но». Тут же последовал и нецензурный синоним. Почему-то вспомнилась оперная знаменитость с ее итальянским прозвищем
Они стояли по разные стороны площади, торговый комплекс и гостиница. «Две больших разницы», – повторяла я про себя слова нашего известного сатирика, переводя взгляд то на одно, то на другое строение. «Утюг» – серый, весь в архитектурных деталях, ярко-синие окна. Нет, нет. Не вызывает, не греет. Дискомфорт, диссонанс. И эта
Вот! Вот что строится в нашем
Офисные трудоголики
Я пожираю всю серость будней…