Листая Свет и Тени

И вот в один из тяжких для меня дней – тут и совершенно нелепый наезд начальства, и неполадки со здоровьем, а главное – годовщина потери любимого человека, – снова в коридоре сталкиваюсь с ним. И вдруг он (вот уж не ожидал!) кидается ко мне со своей идиотской улыбкой, радостно кивает в знак приветствия и протягивает руку. Видно, что-то почуял во мне неладное на своем убогом уровне, встрепенулся – и решил неосознанно поддержать.

А мне – вот тебе раз! – сразу легче стало. Тут же повеселел, свободнее задышал ось… И подумалось: а ведь кинься ко мне сейчас с улыбчивым приветствием какой-нибудь хоть самый большой и умный наш деятель или, скажем, извинись передо мной за свою глупость мой жалкий начальник – ничему бы, наверное, я не был так рад, как рукопожатию этого идиота.

Вот про таких, видно, и говорил Иисус: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».

А нам, злым, хитрым, лживым, нечистым сердцем, – ничего не светит.

У нас тут свое царство – с выборами, аферами, рейтингами, пропагандами…

Зато – умные.

Крым как вечная радость

Вот думаю: как научиться продлевать радость? Уж больно они короткие, заразы. Не успеешь чему-то порадоваться, как уже все – испарилось…

Ну, вот взять тот же Крым наш. Ведь как радовались едино, что он снова вернулся, какая эйфория патриотичная была. А сейчас, гляжу, уже спадает… Жалко.

Человеческую жизнь потихонечку удлиняем, а вот с радостями – туго.

А вот чтобы так: поймал себе какую-нибудь радость – и, считай, уже твоя на долгую перспективу. По крайней мере, до следующей.

Может, средство какое-нибудь для этого дела выдумать, госпрограмму какую-то разработать – по поддержанию радости?

Вот, скажем, живешь ты уже глубоким стариком, болеешь, кряхтишь, денег нет, нужных лекарств не купишь, на улицу выйдешь – там пыль, грязь, машины кругом, мигранты; сидишь себе в темноте из экономии, а в душе по-прежнему, уже через столько лет, словно лампадка светит: Крым-то – наш…

Друзья и смерть

Странно: кого бы я ни вспомнил из моих дружков первых – по двору, по школе, – почему-то все представляются мне уже мертвыми.

Сам вот еще живу, планы какие-то строю, спортом балуюсь, а приятелям своим давним – в жизни отказываю.

Не в силах представить душа, что они еще живы-целехоньки, может, даже трудятся вовсю, в бизнесе преуспевают, быстрей меня бегают…

Никак не поверю в это. Кого-то, я слышал, еще молодым посадили, другие пили по-черному, дурили… Как тут долго протянешь? Одного повстречал лет двадцать назад – совсем сдал, чувак. Да и кто поразумнее был, в институт попал – все равно для меня словно прах.

Кануло время, а с ним и все мои былые товарищи, одни тени остались. Нету их, не слышно, не видно, в «Одноклассниках» не числятся – значит, наверняка померли.

А чего еще ждать при этой житухе? Какие еще мысли могут в башку лезть в нашем Отечестве славном? Или от пьянки человек загнулся, или в аварии какой-нибудь грохнулся, или забили до смерти, или сам по себе раньше срока весь вышел…

Смерть у нас на Руси – самая реальная версия.

Наверное, и они вот так же обо мне думают, если еще, конечно, живы? Вспомнят вдруг про меня и решат – похоже, умер отличник, раз не видно, не слышно, по телеку не показывают…

Нет, други мои, жив я еще! Вот сижу у компьютера и вас вспоминаю… Жаль только, что следы ваши вконец потерялись, даже в Интернете всеведущем не найдешь.

А может, оно и к лучшему – чего ворошить невозвратное? Только расстройство одно.

Да и вы, бродяги, авось тоже еще живехонькие, зря я так. По крайней мере, в эти минуты грустные, когда вспоминаетесь мне.

Метаморфоза негодяя

В далеком, еще советском, году одна моя учительница (явно не пролетарского происхождения) при всем классе заявила мне, что я по задаткам типично отрицательный герой. Ну, вроде Чичикова или Хлестакова… Это двенадцатилетнему-то?!

И с тех пор так это за мной и повелось. Все другие в классе были как бы положительные, во всяком случае не чета мне, а я – негодяй и мерзавец, один такой.

Лет через десять, пятнадцать ситуация, правда, уже изменилась. Социализм тогда вступил в стабильно-загнивающую стадию, и количество отрицательных героев стало резко возрастать. И в институте, и на первых порах трудовой деятельности я уже был не в своем подлом одиночестве и мог даже группироваться с себе подобными…

Ну а в девяностые картина и вовсе изменилась: наплыв отрицательных стал просто зашкаливать, столько их вдруг заявилось из всех щелей. А положительные, напротив, начали куда-то растворяться – либо вымирали, бедняги, либо уматывали за рубеж, либо вынужденно меняли ориентацию… В общем, теперь уже они были в явном меньшинстве.

И вот недавно – забавный такой случай с вашим покорным отрицательным слугой, ныне скромным служащим в одной из крупнейших госкорпораций. Вызывает меня наш важный начальник и говорит: «Мы тут обновляем комиссию по этике. Нужен председатель. Я с ребятами посоветовался – лучше тебя кандидатуры нету. Ты у нас, говорят, самый такой положительный. Так что давай, дерзай, борись за нашу нравственность…»