Листая Свет и Тени

Я разозлился, говорю какому-то старлею: «Да вы чего, ребята?! – Мы же свои люди, государевы…»

Он (с явной неприязнью): «Вам же объяснили: нельзя!»

Я: «А почему тогда «Форд» старый пропустили? Чем он лучше?!»

Он (с наглой ухмылкой): «Это врач. Ему можно». – И с выражением, наставительно: «Врач! Понимаете?» – Мол, не чета тебе, чинуша.

Я: «Да вы чего, издеваетесь, что ли?! Это же не «Скорая»… Ату «Ладу» – почему? Тоже врач?»

Он: «А это учитель, едет на занятие. Чего тут непонятного?! У людей неотложные дела…»

«Ау меня, значит, никаких дел нету?!» – вскипел я.

А рядом уже народ скучился, слышу, кто-то орет: «Знаем мы ваши дела!» – И давай меня вместе с властью крыть… А полиция – хоть бы хны. При ней на власть клевещут – а она и не чешется.

Я испугался: эдак ведь, думаю, и побить могут. Вспомнил сразу какой-то фильмец старый про Февральскую революцию – как там разъяренная солдатня эмиссара Временного правительства укокошила… – и быстренько отвалил.

В общем, с тех пор я о своей службе – ни-ни. Ни женщинам, ни мужчинам, ни гаишникам – чтобы еще хуже не было. А если кто спросит, скромно отвечаю: «Я – несистемный, можно сказать, маргинал…» И визитку себе такую сделал, и одеваться в свободное время стал соответствующе, даже серьгу в ухо цепляю для большей убедительности… Правда, все равно, бывает, не верят – все-таки деятельность в верхах свой след на лице оставляет, но тут уж, слава богу, документ не потребуешь…

Зато от баб просто отбоя теперь нету. Так и тают, когда заговариваю. Видно, и впрямь нравятся им такие мужики стремные.

Есенин и грамота

Сижу на летучке, совещании, трепе – называй, как хочешь, лучше не станет.

Смотрю на эти лица – недобрые, лукавые, с бессмысленными хихи-хаха…

Слушаю эти речи – пустые, дежурные (и вот уж точно!), на злобу дня.

И тут – чтобы хоть как-то встряхнуться, утешиться – вспомнил совсем не в тему, не к месту и уж никак не на злобу – стих раннего Есенина: «Я по первому снегу бреду, в сердце ландыши вспыхнувших сил…»

Словно говор какого-то волшебника-инопланетянина – до того он сладостно чужд всему этому нашему нынешнему: проблемам, словечкам, желаниям… И вместе с тем такой близкий, родной, враз уносящий тебя из этой убого-деловой яви в детство, молодость, к давней, уже ушедшей Родине.

Всего-то пару строк про себя прошептал – а что (и спустя сотню лет) творят они с душой! Лучше всякой молитвы пробирает.

И вдруг сквозь стихи, в пол-уха улавливаю голосок нашего главного: «Ну а теперь – о приятном. Один из наших сотрудников награжден почетной грамотой за верное служение власти…» И – называет мою фамилию.

Я, понятно, растерялся (вот тебе и есенинский первый снег!), от волнения закокетничал: дескать, да чего я такого сделал, подумаешь..!?

Но тут главный меня строго пресек. Говорит: «Ты давай не скромничай! Служить верно власти – это сейчас, считай, большое мужество. Ты что, не видишь, что вокруг делается, сколько всяких крикунов антигосударственных развелось?! Людей, преданных власти, просто обложили, приличную вещь купить не дают – все отслеживают, подсматривают, сливают: я уже с женой собственной спать боюсь…» – И торжественно, под аплодисменты, вручил мне эту самую грамоту.

Выхожу с летучки, весь пессимизм-негативизм мигом сдуло, никаких стихов уже не вспоминаю… И вдруг слышу, кто-то надрывно, нараспев, как со сцены, кричит: «Проведите, проведите меня к нему, я хочу видеть этого негодяя!» Так это же, – обомлел я, – голос Есенина, – одна из немногих сохранившихся записей, монолог Хлопуши из «Пугачева». Только почему вместо человека – негодяй?!

Оборачиваюсь: батюшки! Сам Сергей Есенин! Увидел меня и еще громче кричит: «А, вот ты где! Получил какую-то хрень от начальства – и уже воспарил, лучшего поэта на Руси побоку…» И прямо с тростью своей на меня, вот-вот огреет…

Ну, я увернулся, выхватил у него трость (все-таки спортсмен-разрядник), говорю: «Не хулиганьте, пожалуйста, Сергей Александрович!» А сам с любопытством на трость поглядываю: «Это та самая, – спрашиваю, – из «Черного человека»?»

– Она самая! – отвечает.

– А я, значит, вроде как черный гость?..

– А кто же ты, – говорит, – если перед бездушной властью выслуживаешься!? Сами жиреете, а народ прозябает!

Я: «Напрасно вы на меня наезжаете, Сергей Александрович! Вы еще поищите, кто бы вас по нынешним временам так любил. Да я все ваши стихи наизусть знаю, вот любую строчку назовите и я тут же продолжу…»

Он (заинтригованно): «Врешь!» – И начал меня на полном серьезе гонять по своим текстам. Наконец увидел, что я и вправду его поэзию назубок знаю, говорит уже более милостиво, даже с каким-то сочувствием: «Как же ты с такими наклонностями жалким чиновником служишь?! Так насилить себя!..»

Я театрально вздохнул: «Так ведь, – говорю, – на стихах да заповедях долго не продержишься. Куда деваться-то?! Везде прислуживать надо – и во власти, и в бизнесе – там еще поболее, попробуй только пикни…»

Говорю, а сам глазам своим не верю: мать честная! Есенин! Да еще прямо тут, в нашем склепе офисном! Как его пропустили-то?