Листея 2

– Честно, в узкий кругах мы тебя кличем “смельчаком”. Ведь наслышаны о той дерзости, что ты счинил. Ну, ёпрст, позарится на пектораль, сильно, Герман, – другой, с шрамом поперек лица включился в разговор.

– Да и твой Иаков мужик порядочный. Если продолжать честный разговор Гриши, – подхватил старик, – святошу мы тебе подселили, раскрывать потенциал криминальный, так бы-то сказать.

– Аминь, – возникший из ниоткуда святой отец, будто спустился с Царства Господнего, когда остальные облачились в формальные костюмы, товарищ батюшка, явился в своей, сшитой умелыми руками робе, где откинулась старая православная идея, а её заменил элегантный, довольно модернистский взгляд на облачение, – прошу простить за опоздание, – его взгляд, пустой, но светил прямо туда, где у каждого порядочного человека должно висеть распятие.

– Бог простит, присаживайся, – Григорий пододвинул стул, – ну что, мы все в сборе?, – он окинул взглядом стол, с вышеупомянутыми Старшиной, Иаковом, Германом и парочкой других воров.

– Продюсер, – отказал Блохин.

– Он самый, – Филипп возник у входа, – заставляю ждать.

– Всевышний всех нас ждет, – достав из внутреннего кармана робы, ствол с накрученным глушителем и убрав двумя меткими выстрелами личную охрану бывших собеседников, Иаков поднялся с места и прошелся дальше в зал.

– Отлично, – Бедросович не медлил, обнажив шестизарядник, и представив себя ковбоем из вестернов, начал проделывать дыры в авторитетах, – ух, – сдув дым от выстрела сдвинулся проверять другие помещения, – вы дальше сами.

– Геть проблемы с плечей, – мовил Многогрешный любуясь происходящим, – пора на покой, господа арестанты, – закатанные глаза шрамированного с проделанной дырой во рту и обильно стекающим ихором, заставляла успокоится, а вид старика, с вытекшими, в закуски к пиву, мозгами и возрастной сединой омытой кровью, подавна создавал ощущение сладкого триумфа, – таков отбор, таково естество.

– Все чисто, Герман, – кликнул Иаков проверив комнату и пополнив боезапас, – тут что-то не чисто, есть сомнения…

– Да ёбаный рот!, – крик послышался из соседнего помещения, – суки!, – узнавался голос Филиппа, – получай, обморок!, – несколько чутких выпалов и израненный продюсер выполз с кухни, – задели, – он указал дулом на ногу, где в стопе была продела дыра.

– Ты ногами пули отбивал?, – юморил Многогрешный.

– Нужна помощь, – доставая аптечку с-под барной стойки говорил святой отец, – у нас мало времени, они идут, – перематывая конечность и зубами перегрызая бинт продолжал он, – черный выход, давайте, – блондин придержал Бедросовича и компания удалилась с места преступления.

– Вроде чисто, – Блохин аккуратно отпер дверь.

– Вот они!, – крик громил в кожанках был не неожиданнее пули от них же, патрон рассек ухо лидеру погрома.

– Живой, – отозвался Герман, – быстрее, – заскочив в машину, им удалось покинуть злосчастный переулок, не без повреждений конечно, пули рассекали воздух, то буквально в метре от автомобиля, то ранили оною, снимая налет черной краски, или пробивая заднее стекло, к счастью…

– Тц!, – гаркнул святой отец, – Бог простит, – плечо было разбито в труху, рука слушалась из последних сил, – нам куда, Герман?

– Хмпф, в тюрьму, Иаков, в тюрьму. Там наше пристанище.

– Парень, – в разговор включился Филипп, – он дальше ехать не сможет, – глаза смотрели прямиком на алую кровь заливающую робу, – что делать?

– На пересадку времени нету, – отказал Блохин, – ехать сможешь?

– Смогу, – ответил раненый, – тут все четко, окно-дорога.

– Все равно, Гера, мы же не марш броском к тюрьме ехать будем, она далеко, – гласом здравого смысла выступал продюсер.

– Та вот я думаю…

– Нет времени думать!, – Бедросович треснул кулаком об бардачок, – в павильон! Ко мне, давайте.

– Да-а-а, – потихоньку святого отца пленил сон, и управление машиной ушло в свободное плавание.

– Да ебать вас в сраку, – Филя ухватился за руль, – давайте, – но что давать-то, если все уже утеряно транспорт въехал в столб, и деваться некуда, – вылазим. Держись, Иаков, держись, борись!, – вытаскивая товарища из машины тараторил Голденберг, – помогай, Гера!, – путь их лежал по хлипким переулкам, дворам и забитым детским площадкам, – лишь бы не заметили.

– Не заметят, сюда, – он указал в сторону двора.

– Ему серьезно плохо, – глянув на святошу, невозможно было не согласится с продюсером, – долго еще не протянем на ногах, давай, в подвал этот, вот про аптечку думать поздно, – продюсер нервно зашагал по комнате, света там не было, а особых средств для комфортабельного существования тем более.

Вязкая тьма, томное дыхание Иакова, команда попала будто в гроб, где они одни против всего многообразия подземной фауны, непереносимая тишина с каждой минутой ему плохело и плохело, страшно осознавать бессилие перед судьбой. Святоша обливался третьим холодным потом, его бросало в дрожь, морозило, к лбу было страшно прикоснутся.

– Живи, – только и выдавил Герман, – скоро наступит и наш час.