Листья лофиры

Мы и встретились после войны в Химках, перед посадкой на гидроплан, улетавший на Чукотку. Батанов летел туда по поручению ЦК комсомола, а я — от Арктического института. У обстоятельного Батанова в кармане лежал билет на самолет, а я еще числился в резерве: будет место — полечу, нет — останусь. И лишь после того, как в аэропорту записали мой адрес, дабы знать, куда сообщить родным в случае моей гибели, у — меня отлегло на душе — летим!

И мы полетели, и летели трое суток почти без отдыха, и Батанов неутомимо зубрил неправильные французские глаголы, а я смотрел в окошко на бурую мокрую тундру с бесконечными цепочками узких плоских озер или читал книжку Дживелегова об итальянском ренессансе. Зато теперь Батанов говорит по-французски так же, как по-русски, а про себя я этого никак не могу сказать… Я напоминаю Батанову о перелете, но он лишь усмехается в ответ. Он давно уже трезво, по-деловому смотрит на вещи, давно не одобряет моих романтических, как он утверждает, увлечений. Ему не до Чукотки, он с улыбкой косится на раковины, которых я набрал больше, чем могу унести…

Мне не приходилось бывать в Швейцарии, — той, что находится в Альпах. Но зато я был в «сибирской Швейцарии» — в Тункинских гольцах у Аршана, в «северной Швейцарии» — в районе Ковдора у финской границы, в «кавказской Швейцарии», и даже в «подмосковной» — на Клинско-Дмитровской моренной гряде. Между всеми этими «швейцариями» и подлинной, разумеется, очень мало общего. Но есть же такие прилипчивые названия!.. И вот теперь гид уверяет нас, что Касабланка — это «маленький Париж»…

Почему?

Мы колесим по улицам и пригородам Касабланки, самого большого города Марокко, собравшего вокруг себя чуть ли не всю ее крупную промышленность, — цементные, суперфосфатные, бумажные, мыловаренные, консервные, нефтеочистительные предприятия. Автобус проезжает мимо порта и верфей, мимо древних, выстроенных португальцами еще чуть ли ни в пятнадцатом веке каменных стен и причалов, от которых теперь до моря метров триста-четыреста. Автобус проезжает мимо роскошных загородных вилл, мимо пустых пляжей. Мы обедаем в верхнем зале отеля «Анфа», в котором в годы второй мировой войны проходила Касабланкская конференция, и нам показывают виллы, где останавливались Рузвельт, Черчилль, де Голль… Мы осматриваем роскошное здание верховного суда с неизменным внутренним двориком, усаженным пальмами, с рядами высоких белостенных комнат, украшенных арабской вязью, в которую — незаметно для европейского глаза — вплетены изречения из Корана. Автобус останавливается перед въездом в Медину — ему не проехать по узким улицам, — и мы сами обходим ее кварталы… Я вспоминаю об антиколониальных выступлениях жителей Касабланки, о бомбардировке города в начале нашего века французским флотом, в результате которой погибли тысячи людей… Вечером, за несколько часов до вылета в Дакар, мы ужинаем в ресторане «Аль Муниа», который рекламируется как «типично марокканский». Мы сидим перед низкими столиками, на низких диванах, поставленных вдоль расписанных орнаментами стен. Мы запиваем поданные на глиняной посуде острые национальные блюда марокканскими винами, едим превосходные, удивительно сочные и вкусные марокканские апельсины, пробуем мятный чай. Нас обслуживает и по обязанности старается развлечь девушка марокканка — черноволосая и черноокая обаятельная красавица, в очень длинном, затянутом, серебристом платье. Она именуется «хозяйкой», но только именуется, конечно. И даже дочь хозяина — тоже красивая, с пышными рыжевато-каштановыми кудрями, ленивым томным взглядом, одетая в черное, — должна все время находиться в зале и развлекать посетителей… Их немало, посетителей. И пожилые дамы с молодыми спутниками, и, наоборот, пожилые мужчины с молодыми дамами. Щеголи с тонкими черными усиками. Выкрашенные в седой цвет девушки…

Говорят, что в Касабланку приезжают веселиться из Европы, из Америки. И даже из соседнего Рабата, где будто бы не так весело. Рестораны, кабачки, варьете — их действительно множество в городе, и посетить всяческие увеселительные заведения настойчиво приглашают весьма откровенные фотовитрины…

…Снова в путь. Автобус везет нас по ночным улицам Касабланки в аэропорт. И вот мы в обширном полупустом прохладном здании. На стенах — рекламные плакаты. Один из них убеждает нас непременно побывать в Дакаре. Это самое мы и собираемся проделать: восход солнца мы встретим в Сенегале, на Зеленом Мысу…

Мы — это все, кроме Батанова, приехавшего проводить нас. «Петровский» придет в Касабланку завтра, и вечер у Батанова свободный. Он всячески напутствует меня, берет обещание написать, совершенно точно зная, что я его не выполню, а о себе говорит:

— «Нан плюс ультра», — и разводит руками. — Ничего не поделаешь. Приходится уповать на будущее.