Читаем Листья травы (Leaves of Grass) полностью

человеческих уст.

Я хотел бы передать ее невнятную

речь об умерших юношах

и девушках,

А также о стариках, и старухах, и о

младенцах, только что

оторванных от матерей.

Что, по-вашему, сталось со стариками

и юношами?

И во что обратились теперь дети и

женщины?

Они живы, и им хорошо,

И малейший росток есть

свидетельство, что смерти на деле нет,

А если она и была, она вела за собою

жизнь, она не подстерегает

жизнь, чтобы ее прекратить.

Она гибнет сама, едва лишь появится

жизнь.

Все идет вперед и вперед, ничто не

погибает.

Умереть - это вовсе не то, что ты

думал, но лучше.


<>

7

<>

Думал ли кто, что родиться на свет -

это счастье?

Спешу сообщить ему или ей, что

умереть - это такое же счастье,

и я это знаю.

Я умираю вместе с умирающими и

рождаюсь вместе

с только что обмытым младенцем,

я весь не вмещаюсь

между башмаками и шляпой.

Я гляжу на разные предметы: ни один

не похож на другой,

каждый хорош,

Земля хороша, и звезды хороши, и все

их спутники хороши.

Я не земля и не спутник земли,

Я товарищ и собрат людей, таких же

бессмертных и бездонных,

как я

(Они не знают, как они бессмертны, но

я знаю).

Все существует для себя и своих, для

меня мое, мужское

и женское,

Для меня те, что были мальчишками,

и те, что любят женщин,

Для меня самолюбивый мужчина,

который знает, как жалят

обиды,

Для меня невеста и старая дева, для

меня матери и матери

матерей,

Для меня губы, которые улыбались,

глаза, проливавшие слезы,

Для меня дети и те, что рождают

детей.

Скиньте покровы! предо мною вы ни в

чем не виновны, для меня

вы не отжившие и не отверженные,

Я вижу сквозь тонкое сукно и сквозь

гингэм,

Я возле вас, упорный, жадный,

неутомимый, вам от меня

не избавиться.


<>

8

<>

Младенец спит в колыбели,

Я поднимаю кисею, и долго гляжу на

него, и тихо-тихо отгоняю

мух.

Юнец и румяная девушка свернули с

дороги и взбираются

на покрытую кустарником гору,

Я зорко слежу за ними с вершины.

Самоубийца раскинулся в спальне на

окровавленном полу,

Я внимательно рассматриваю труп с

обрызганными кровью

волосами и отмечаю, куда упал

пистолет.

Грохот мостовой, колеса фургонов,

шарканье подметок,

разговоры гуляющих,

Грузный омнибус, кучер, зазывающий

к себе седоков, цоканье

копыт по булыжнику.

Сани, бубенчики, громкие шутки,

снежки,

Ура любимцам толпы и ярость

разгневанной черни,

Шелест занавесок на закрытых

носилках - больного несут

в больницу,

Схватка врагов, внезапная ругань,

драка, чье-то паденье,

Толпа взбудоражена, полицейский со

звездою быстро

протискивается в середину толпы,

Бесстрастные камни, что принимают и

отдают такое множество

эхо,

Какие стоны пресыщенных или

умирающих с голоду, упавших

от солнечного удара или в

припадке,

Какие вопли родильниц, застигнутых

схватками, торопящихся

домой, чтобы родить,

Какие слова жили здесь, и были

похоронены здесь, и вечно

витают здесь, какие визги,

укрощенные приличием,

Аресты преступников, обиды,

предложения продажной любви,

принятие их и отказ (презрительным

выгибом губ),

Я замечаю все это, отзвуки, отголоски

и отсветы этого -

я прихожу и опять ухожу.


<>

9

<>

Настежь распахнуты ворота амбара,

Медленно въезжает фургон, тяжело

нагруженный сеном,

Яркий свет попеременно играет на

зеленом и буром,

Новые охапки сена наваливают на

примятый, осевший стог.

Я там, я помогаю, я приехал,

растянувшись на возу,

Я чувствовал легкие толчки, одну ногу

я закинул за другую,

Я ухватился за жерди и прыгаю с воза,

я хватаю тимофеевку

и клевер,

Я кубарем скатываюсь вниз, и мне в

волосы набивается сено.


<>

10

<>

Далеко, в пустыни и горы, я ушел

один на охоту,

Брожу, изумленный проворством

своим и весельем,

К вечеру выбрал себе безопасное

место для сна,

И развожу костер, и жарю

свежеубитую дичь,

И засыпаю на ворохе листьев, а рядом

со мною мой пес и ружье.

Клиппер несется на раздутых

марселях, мечет искры и брызги,

Мой взор не отрывается от берега, я,

согнувшись, сижу за рулем

или с палубы лихо кричу.

Лодочники и собиратели моллюсков

встали чуть свет

и поджидают меня,

Я заправил штаны в голенища, пошел

вместе с ними, и мы

провели время отлично;

Побывали бы вы с нами у котла, где

варилась уха.

На дальнем Западе видел я свадьбу

зверолова, невеста была

краснокожая,

Ее отец со своими друзьями сидел в

стороне, скрестив ноги,

молчаливо куря, и были у них на

ногах мокасины,

и плотные широкие одеяла

свисали с их плеч.

Зверолов бродил по песчаному

берегу, одетый в звериные

шкуры, его шею скрывали кудри и

пышная борода, он

за руку держал свою невесту.

У нее ресницы были длинны, голова

непокрыта, и прямые

жесткие волосы свисали на ее

сладострастное тело

и достигали до пят.

Беглый раб забежал ко мне во двор и

остановился у самого

дома,

Я услышал, как хворост заскрипел у

него под ногами,

В полуоткрытую кухонную дверь я

увидел его, обессиленного,

И вышел к нему, он сидел на бревне, я

ввел его в дом,

и успокоил его,

И принес воды, и наполнил лохань,

чтобы он вымыл вспотевшее

тело и покрытые ранами ноги,

И дал ему комнату рядом с моею, и

дал ему грубое чистое

платье;

И хорошо помню, как беспокойно

водил он глазами и как был

смущен,

И помню, как я наклеивал пластыри

на исцарапанную шею

и щиколотки;

Он жил у меня неделю, отдохнул и

ушел на Север,

Я сажал его за стол рядом с собою, а

кремневое ружье мое

было в углу.


<>

11

<>

Двадцать восемь молодых мужчин

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия