Листопад

Лабуду вдруг вспомнился тот памятный вечер, когда они притаились в лесу и ждали глубокой ночи, чтобы перейти железную дорогу. Гордана сидела около него, прислонившись головой к его плечу. Их губы непроизвольно сблизились, и они поцеловались. Этот первый поцелуй был плодом большой любви, которая уже захватила их обоих. Лабуд сознавал, сколько беспокойства приносит с собой любовь, но сопротивляться ей у него больше не было сил. Когда его спрашивали: «Разве сейчас время для любви?» — он со смехом отвечал: «Для любви всегда есть время».

— Иди собирайся, — решительно сказал он, обращаясь к Гордане.

Бойцы одобрительно зашумели, соглашаясь с решением командира. Но сам Лабуд через минуту уже жалел о содеянном, о том, что, удовлетворив просьбу Горданы, он подвергает ее жизнь огромной опасности. Насколько Лабуд не жалел себя, настолько бережно он относился к своим подчиненным. Особенно в предстоящей операции, которая была им задумана и успех которой в решающей степени зависел от него самого. Если люди погибнут, а задание не будет выполнено, его не спасет от осуждения товарищей даже собственная смерть. Он знал, куда и зачем он поведет людей, знал, что их там ожидает. Назад пути не было. Оставался только один путь — вперед.

О плане операции, кроме комиссара и еще нескольких людей, никто не знал. Потом все, конечно, о нем узнают, но пока было лучше держать все в тайне.

Лабуд направился в штаб отряда, чтобы узнать пароль для получения динамита и мин. Задумавшись, он не заметил, что его догоняет Лолич.

— Однако, Лабуд, ты держишь свое слово, — услышал он сердитый голос Лолича. — Значит, не хочешь брать меня в свою группу, не доверяешь?

— Дело не в том, что я тебе не доверяю, а в том, что ты сам фактически отказался, когда мы с тобой об этом говорили.

— Но я мог передумать.

— Возможно. Но где гарантия, что ты снова не передумаешь, когда обстановка потребует пожертвовать собственной жизнью? — ответил ему Лабуд. Их глаза встретились, и Лабуд понял, что он был несправедлив и незаслуженно обидел Лолича. — Извини, я погорячился, — сказал Лабуд. — Не можем же мы все пойти на это задание. Ты останешься за командира роты до моего возвращения. А сейчас мне надо спешить. Нам понадобится немецкая и, на всякий случай, полицейская форма. Поэтому возвращайся в роту и приготовь нам все это. Кроме того, направь несколько человек в обоз, пусть приведут нам лошадей. Сразу после обеда мы отправимся.

День, с утра солнечный и ясный, к обеду стал хмуриться. Солнце скрылось за громадными облаками, которые вырастали словно из земли. Переодетая в немецкую форму и вооруженная самым лучшим оружием, какое удалось найти, группа Лабуда после обеда покинула расположение роты. Настроение у всех было приподнятое. Они двинулись проселочной дорогой, обходя деревни, чтобы не наткнуться на четников. Лабуд шел впереди и выполнял роль разведчика. Ехали без остановок. Тишина, стоявшая вокруг, не внушала Лабуду доверия. Озадачило его и напутствие комиссара, который на прощание сказал: «Милан, будь осторожен. Мины и динамит привезут немцы. Смотри не наделай глупостей».

К вечеру группа вышла к дому лесника в Дучинском Гае. Дом был полуразрушен и разграблен. Вместо окон и дверей зияли черные дыры, крыша была разобрана. Лабуд приказал коней укрыть в лесу в стороне от дороги, а бойцам расположиться в засаде за холмиком недалеко от дома.

Примерно через час, когда уже стемнело, на дороге послышался шум автомобильного мотора. Партизаны насторожились, готовые к любой неожиданности. Автомобиль медленно приближался, с трудом пробираясь по грязной дороге. Вот он остановился и трижды мигнул фарами. Лабуд вышел из-за укрытия и ответил тремя вспышками карманного фонарика. После этого от автомобиля отделилась женская фигура и направилась в сторону партизан. Когда она подошла на расстояние нескольких шагов, Лабуд направил ей в лицо свет своего фонарика и остолбенел: перед ним стояла его родная сестра, одетая в пальто из немецкого материала защитного цвета и обутая в резиновые сапоги. Не в силах произнести ни слова, Лабуд резко взял девушку за руки и привлек к себе.

— Что это такое, я не на свидание пришла! — возмутилась девушка, пытаясь вырваться из объятий.

— Златия, это же я, — произнес наконец Лабуд, еще сильнее обнимая сестру.

Девушка резким движением освободилась от объятий и заслонила лицо от света ладонью. Она все еще не узнавала брата. С той поры, как они расстались, у Лабуда изменился не только голос, но и весь облик. Он так похудел и осунулся, что даже стал казаться ниже ростом.

— Это же я, Милан, неужели не узнаешь?

Златия смотрела на брата широко раскрытыми от удивления глазами.

— Братец, откуда ты здесь? Мы думали, ты ушел в Боснию.

— Скоро уйдем, но пока здесь еще имеются кое-какие дела.

— Это на тебя похоже. Ты не можешь без дела. Всегда чем-нибудь занят.

— Я ни при чем, такова жизнь. Как видно, ты тоже не сидишь сложа руки.

Златия улыбнулась. Она все еще переживала неожиданную встречу, которая казалась ей фантастичной и невероятной.