Листопад

— Плохо дело, товарищ комиссар, — нервозно начал он, не глядя на Шумадинца. — Четники и недичевцы наваливаются со всех сторон. Слетаются как стервятники к своей добыче.

— Что поделаешь, на то и враг, чтобы мы не дремали, — спокойно ответил комиссар. — Если потребуется, встретим их как надо.

— Легко сказать: «встретим как надо», — прогундосил боец. Это был старший патруля из пятой роты. Патрулю было дано задание разведать путь в направлении Раниловича, куда предполагалось направить партизанский отряд.

— Где вы встретились с четниками? — спросил комиссар, испытующе глядя на бойца.

— Да они везде, товарищ комиссар! Куда ни ступишь ногой — всюду натыкаешься на их бараньи папахи.

Шумадинец расстегнул ремень, бросил его на стол и опустился на скамейку.

— А где другие твои разведчики? — спросил он после небольшой паузы.

Старший патруля сокрушенно развел руками.

— Вот, видишь, — он приподнял винтовку, что была у него в руке, — это все, что от них осталось. Мы попали к четникам едва ли не в самые лапы. Они нас преследовали от самого Ралинского Глоговца. Хотели мы было замести следы, повернув на Венчан, а там четники и недичевцы прочесывали местность. Двинулись к Дрлупе, а там их еще больше. Только мне одному и удалось уйти. Как видишь, всюду, куда бы мы ни направлялись, они нас уже ждали. Сжимают нас со всех сторон, сжимают так, что не шевельнешься.

— Ну раз они нас, то и мы их сожмем, — попытался улыбнуться комиссар, но улыбка не получилась. — Как думаешь, собираются они снова атаковать нас? — спросил он.

— Трудно сказать что-либо определенное. По всей вероятности, готовятся к этому, раз столько войск нагнали.

Доклад разведчика лег камнем на сердце Шумадинца. Он долго расхаживал по комнате, размышляя над сложившейся обстановкой. Хотя он сильно устал, спать ему не хотелось. Несколько раз он выходил на улицу, прислушивался, не слышно ли стрельбы. Больше всего его волновал вопрос о том, не узнали ли четники о плане отхода отряда. Так или иначе у партизан все равно остается лишь два пути: или через лощину, где их уже ждут четники, или через гору Космай, но в этом случае придется оставить на произвол судьбы беженцев. Из двух зол надо было выбрать меньшее.

Комиссар сел на скамейку, устало опустил голову на скрещенные руки и закрыл глаза. «Что делать? — думал он. — Выдержит ли отряд, если четники перейдут в наступление? Или не ждать этого, а заранее сняться с якоря, поднять паруса, и незаметно выскользнуть из мышеловки? Затем дождаться возвращения Лабуда и начать пробиваться в Санджак мелкими группами».

Наиболее сложной была проблема беженцев. С каждым днем они все больше затрудняли деятельность отряда, снижали его маневренность и боевые возможности. Вопрос о беженцах неоднократно обсуждался на партийных собраниях, но единства среди коммунистов не было. Одни считали, что беженцы должны вернуться по домам, другие решительно возражали.

Шумадинец считал своим долгом заботиться о беженцах так же, как и о бойцах: помогал им доставать продовольствие, размещаться на отдых, организовывал их охрану на марше, приказал выделить им одного медика и лекарства. Но он понимал, что эта проблема требует кардинального решения. После долгих и трудных дискуссий ему удалось добиться принятия партийным собранием решения об отправке части беженцев по домам. Но беженцы отказались подчиниться. Они заявили, что готовы терпеливо переносить любые муки, голод и холод, лишь бы не возвращаться к своим разрушенным очагам. У большинства беженцев были близкие родственники среди партизан.

Чтобы окончательно решить этот вопрос, а следовательно, и судьбу всего отряда, Шумадинец распорядился срочно созвать на совещание комиссаров и командиров рот.

В ожидании их Шумадинец стоял у окна, вглядываясь в белеющий снег. «Как-то дела у Лабуда?» — подумал он. По его расчету, группа должна была уже быть на подходе к цели. Комиссар отчетливо представил, как под покровом ночи крадутся партизаны к виадуку по хрустящему снегу.

Дверь в комнату непрерывно открывалась и закрывалась. Через двадцать минут все были в сборе, за исключением Джордже Вишнича, рота которого располагалась дальше всех — в двух километрах от штаба отряда. В полумраке, царившем в комнате, лица людей почти не были видны. Некоторые уже требовали начинать совещание, но Шумадинец не спешил, ожидая прихода Вишнича, которого считал своим единомышленником в вопросе о беженцах.