Листопад

Проходя мимо церковной ограды, Лес, всё ещё пребывавший в странном состоянии от такого разговора, поймал краем уха, как святой отец что-то втолковывает человеку, сидящему на скамейке. Он рассеянно остановился и прислушался. Святой отец, сильно волнуясь, как раз доказывал кому-то, что человек не должен желать себе собачьей жизни, ибо человек – подобие Бога и святых его. Интересно, подумал он, а желать себе просто человеческой жизни – или какой-нибудь ещё жизни, если ты совсем не человек – это тоже грех? И пошел дальше.

…Он давно задумывался о том, что в городе была всего одна личность, которая реагировала на него абсолютно естественно – наверное, она о нём просто ничего не знала. Личность одевалась в стиле помойки, носила с собой большущий блокнот и неприязненно сверкала на всех огромными черными глазами.

Родителей Марии никто никогда не видел близко. То есть они были. Жили в большом старом доме, опоясанном живой изгородью, будто заколдованный замок. Не работали. Каждый день ровно в семь часов пили чай на большой веранде, за стеклом с серебряной решеткой.

Лес помнил эту картину, сколько помнил себя. Но родители никогда не менялись, а девочка, пока его не было, появилась и росла. И когда на улицах города появилось дикое непричесанное создание, экстерном бегавшее сдавать экзамены в местной школе, никто особенно не удивлялся. Мало ли, может быть, её родители – местные призраки. С кем не бывает. А кредитоспособность этих привидений подтверждал вполне приличный счет в банке и новая дорогая антенна на крыше. С таким количеством денег хоть привидение, хоть не привидение– всё едино. А девочка как девочка. Ничего. Пусть растёт.

Так девочка и выросла… И получилась местная хулиганка Мария. Пропахшая дымом и костром лесовичка, ученица тихой ведьмы Герды, целыми днями пропадавшая в лесах, собирая где-то на опушках целебные травы. Правда, сейчас ей вроде бы нечего было делать… Может быть, стоит раз в жизни, подумал он, поговорить с такой же, как я?

Но для этого чаще всего не хватало смелости. А ведь надо знакомиться.

Осколок четвертый – там, в глубине

Их никто не видел.

Он вовсе не собирался попадать в неудобное положение – а вдруг некоторые птицы предпочитают мокнуть под дождем, даже если Лес – единственный, кто предложит птице свой плащ. Но если уж так получилось – значит, получилось. Тем более, получилось, как в хорошем романе – сначала посмеялись… И теперь можно было гулять вдвоем по мокрым лесам, не задумываясь о том, кто что скажет и зачем скажет.

Дождь был светлым. Он был светлее, чем прозрачный лесной воздух, и струны паутины тихонько звенели и дрожали, натягиваясь под спасительными лапами елей. Какое утешение гулять с кем-то, кроме Скати, радостно думал Лес, поддерживая Марию под локоть. Она шла выпрямившись, откинув капюшон плаща, и по смоляным волосам, переливаясь в такт изгибам мокрых колец, стекали прозрачные звезды. Трава на открытых местах была по колено, и к мокрым джинсовым лохмотьям прилипли колючие репейники и сосновые иголки.

Лес сиял.

– Вот тут стоял замок местного барона, – он элегантным жестом обвел рукой контуры развалин на вершине холма. – Красивое было место. Жаль, нам бы в те времена ничего не светило…

– Тоже мне, светило нашлось.

– А ты как думаешь?

– Да тебя бы сожгли как колдуна! Ведьм топили. А то и вообще закапывали живьем.

– Тебя бы закатали в подземелье здешнего барона, ха. Как будущее фамильное привидение.

– Веселые были времена, да?

– Да пошло оно всё! Я не хочу, чтобы такое повторилось.

– Ну-у.. – Он оценивающе посмотрел на неё. – Чаще повторяется, чем мы хотим… Хотя – нет. Не для тебя Тебя бы спас прекрасный рыцарь и увез в какую-нибудь Странную Страну. А барон гонял бы с тобой чаи … после собственное смерти.

– Так я же ведьма! Значит, враг. А если по-другому, то барон сделал бы меня своей первой наложницей. Бррр.

– А что? Хотелось бы?

– Ни в коем разе! Но говорят, что мужчины и женщины – либо любовники, либо враги. Я, конечно, в этом ничего не понимаю…

– Да и правильно, что ни хрена не понимаешь! – Лес все больше чувствовал себя собой. – В мире и так достаточно поклонников такого образа жизни. Такое понятие о любви – что-то вроде святой инквизиции: во-первых, достаточно просто обратить человека в свою веру, чтобы он жег тех, кто поступает иначе. А во-вторых, так удобнее людей использовать.

Она коварным движением стряхнула ему за шиворот очередной ливень.

– Аййй! Меня бьют! Девчонки! А вот тебе сдачи!

– Уааааа!

– Что? -спросил он тоном заправского инквизитора. – Мокро?

– Ффффф!..– она отряхнулась, как мокрая колли, и капля упоительно точно пришлась ему в переносицу. Как вражеская пуля. Он закрыл лицо рукой.

Лес повел растрепу под свою любимую сосну, где было суше.

Они валялись на берегу небесного океана и лениво ждали, пока дождь кончится.

– Куда ты собираешься после института? – спросил он.

Под щитом широко раскинутых сосновых лап дождь не властвовал безраздельно, и дышалось легче. Наверное, поэтому Лес ухитрился не рассмеяться, когда мокрая птица чирикнула:

– В монастырь.