Листопад

– Как в монастырь? Зачем?

– Не вздумай хохотать. – Серьезная Мария села и принялась вытряхивать из волос застрявшие иголки. – И не после института, а потом, после Приюта Святой Бригитты. Я там… это… практику прохожу.

– Да… – он всё-таки хихикнул. – А самое интересное, что я что-то такое как раз и подумал. Не потому, что ты упорно ходишь в драных штанах… Пшшш!.. Не тяните когти!.. А потому, что один мой старый знакомый, художник отчасти религиозного направления, писал с таких вот созданий иконы. И никогда не ошибался.

Мария почему-то отчаянно покраснела и спрятала в ладонях лицо.

– Ты что?.. – Лес испугался, что она убежит, и очень осторожно взял её за руку. – Я же серьёзно! Он так и делал!

Несколько минут они просидели не двигаясь. Потом она перестала краснеть и спросила:

– А ты их видел?

– Да. И даже позировал. Только не для ангела. Для демона.

– Ннда… Это ещё почему?

– Не потому, что он дурак или я такой падший. Просто я не ангел.

– Ага! Ангелы бесполые, а ты нет! Ой…

– Я ни в коем случае, – серьёзно заявил он, не обращая внимания на отчаянно розовевшие уши. – Я даже горжусь этим. Меня на Островах местные шаманки проверяли. На прочность. Так что даже после этого я абсолютно цел и невредим.

Мария очень серьезно посмотрела ему в глаза.

– Что случилось? – испугался Лес. – Я никогда не начну к тебе лезть.

– Надеюсь, я не вызываю у тебя ничего такого?

Лес немного подумал, прежде чем ответить. Такая наивность сбивала с толку хуже искушенности. В конце концов, когда он был помоложе, девушки хотели от него совершенно определенных вещей. Но чего именно хочет эта девушка?

Наверное, правды.

– Нет, – наконец осторожно ответил он. – Если мы друзья, то мы друзья. Шутить-то я могу сколько угодно. Но дошучиваться – нет.

– Но мужчины же…

– Не все мужчины в полночь превращаются в обезьян, – он решительно высвободил руку. – В основном волосатые чудовища невысоких умственных способностей. А мне уже поздновато так деградировать.

– А я и не сомнева… Ой. Ну ты хоть не обиделся?

Потрясающая способность придавать огромное значение мелочам.

– Ни в коем случае. Ни за что. Так что торжественно клянусь, как на Библии: я ничего из этого не сделаю и не захочу сделать. И даже не собираюсь.

– Ура! – Мария выполнила какой-то замысловатый акробатический этюд и снова упала, зарывшись в иголки. Он поймал её и прижал к себе, чтобы она ещё куда-нибудь не упала.

– А можно проверить? – она положила ладонь ему на грудь. Рука застыла напротив сердца. – Не бойся. Ничего другого я с тобой сделать не посмею…

– Ну, если это польстит твоему пока-не-женскому самолюбию…

Некоторое время они молчали. А у Леса в груди постепенно рос тот самый теплый, пушистый солнечный клубок, который он ощущал когда-то раньше. Гораздо раньше, чем её увидел. Ещё тогда, когда он был сам собой и раскапывал захоронения под присмотром профессора, он увидел барельеф, на котором девушка смотрит на солнце…

У девушки были черные короткие волосы и взгляд, как у дриады.

Это была королева умирающего царства, королева его последнего города. Он, зеленый студент, стоял перед ней в погребальной камере и записывал, и зарисовывал, и потом, в огромном зале, рассказывал угрюмым черным людям, повторяя слова своего профессора – о богах, о древних армиях, о спрятанном кладе.

Они ничего не могли сделать. Пригодился, в том числе, и спрятанный клад. Погребение разграбили. Золото корон пошло на покупку оружия, камни – в сокровищницу, и только надгробные камни, резьба и барельефы оказались тем, что нельзя продать быстро. А профессор погиб.

Чужое счастье, подумал он. Музейный экспонат ничего не чувствует, когда его продают.

– Совершенно никакой реакции?

– Никакой, – сказал он. – Не смейся. В раннем возрасте очень часто запутываются и не отличают преклонение от дружбы. А любовь – от вражды. Я преклоняюсь перед тобой.

Они ещё немного помолчали.

– Ты либо невероятно воспитанный человек, – заключила Мария, поднимаясь, – либо просто-напросто больной. Но и в том, и в другом случае мне хорошо, когда ты никуда не уходишь. Поэтому я не обижаюсь, не обижалась и обижаться не буду. Такие умницы, как я, на Мюнгхаузенов не обижаются. На дурацкие шутки тоже. Пока.

После её ухода он долго лежал, бесцельно глядя в небо и жуя травинку, словно в ней скрывался какой-то неизвестный науке секрет.

– Дурак я, дурак. Хм… И ничему до сих пор не научился. Просто поздно… Просто… Поздно?

…Они были дома. На плите тихонько пел кофейник. Они сидели за столом и идиллически смотрели картинки в той самой апельсиновой книге.

– Вот, смотри. Там крадется бо-ольшой саблезубый тигр, – все его навыки по приручению трехлетних детей неожиданно пригодились там, где приручать никого не надо. – А вот это олень, а вот… вот единорог.

– А это что такое? Непонятное?

– Это амфисбена. У неё две головы и ни одного хвоста. Только середина.

– Как? Ни фига хвостов?

– Вот именно.

– А как же… Ой.

– Да откуда я знаю, чем она питается! Может быть вообще воздухом. От воздуха отходов не остаётся.