Листопад

Выйдя на улицу, Лабуд обнаружил, что стрельба заметно усилилась. Слышались разрывы гранат. Он осмотрелся вокруг. В нескольких местах вспыхнул пожар — горели уцелевшие остатки деревни. Черные клубы дыма низко стлались над горемычной землей, закрывали горизонт. Со всех сторон доносились крики детей и женщин. Беженцы беспорядочной толпой двигались в сторону ветряной мельницы. В той стороне еще было спокойно. День был довольно прохладный, один из тех ноябрьских дней, когда природа замирает в ожидании бурного натиска кошавы[9]. Пока Лабуд пробирался к садам, где его ожидала рота, заметно стемнело. Наконец он увидел сквозь серую пелену тумана бойцов, сбившихся в кучки. Ему вдруг захотелось оценить их со стороны, найти на их лицах ответ на мучивший его вопрос — долго ли еще они смогут выдерживать такие муки? Готовы ли они однажды, когда потребует приказ, умереть, отдать свою жизнь без колебаний и сожалений? Есть ли в их жилах кровь солдат Гавриловича[10], которые геройски погибли «за честь Белграда и Родины» и которым, даже неприятель отдавал почести?

У Лабуда зрела решимость повторить подвиг отважных предков, если потребуется. «Гаврилович не оставил Белград, навечно остался в нем, — думал он. — Меня тоже нелегко заставить уйти с Космая». Лабуд остановился и машинально посмотрел на восток, где сквозь туман виднелась громада горы. Он думал о ней с любовью, как о живом существе. Проходя мимо поваленной садовой изгороди, Лабуд увидел женщину средних лет, лежавшую в луже крови. Она безуспешно пыталась встать, но силы покидали ее. Лицо ее было серым, перекошенным от страха, глаза провалились. В одной руке она держала узелок с вещами, а другой прижимала к себе ребенка лет трех-четырех.

— Родимый, помоги мне встать, — увидев Лабуда, попросила она слабым, едва слышным голосом.

Лабуд остановился и посмотрел на женщину. Судя по ее виду, она умирала.

— Подождите немного, я сейчас пришлю санитарку, она вас перевяжет и перенесет в лазарет.

— Пожалуйста, не забудьте, — просила женщина, и Лабуд еще целую минуту слышал за своей спиной ее мольбы.

Надрывный и горестный крик смертельно раненной женщины перемешивался со звуками все усиливающейся стрельбы. И никто не знал, когда все это кончится.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Неожиданный порыв холодного ветра засвистел в мокрых ветвях деревьев, играючи стряхнул капли влаги с заснувших кустов и, нашептывая грустную мелодию, угас в глубине леса. Это был как бы сигнал к перемене погоды. Глубокая ночь покрыла землю темным мягким покрывалом. Перед рассветом облачная завеса потрескалась, стало проясняться, обозначилась линия горизонта, и наконец небо отделилось от земли. Выглянула луна. Некоторое время она плыла между облаками, словно челн по бурному морю. Но вот совсем разведрилось, и небо усыпали звезды. В сиянии лунного света звезды трепетали, как кусочки золота, хаотично разбросанные по синему бархату. Заметно похолодало. Ветви деревьев и трава стали покрываться инеем. Земля начала потрескивать под ногами. Это была первая осенняя изморозь, предвестница снега.

Лабуд глубоко вздохнул, с наслаждением втянул своими крупными ноздрями свежий, прохладный воздух и зашагал вдоль позиции роты. Вокруг было почти тихо, лишь время от времени со стороны села доносился одиночный выстрел, на который собаки отвечали коротким лаем. Вдали то тут, то там к небу поднимались столбы дыма — это фашистские каратели жгли дома партизан.

После короткого боя с охранением немцы атаковали и взяли деревню, в которой остановился на отдых партизанский отряд. Дальнейшие планы немцев партизанам были неизвестны: то ли они продолжат преследование отряда, то ли вернутся в город. Пока же партизаны с болью в душе наблюдали, как горят их родные села. Рота Лабуда занимала позиции по южному склону высоты шириной по фронту свыше пятисот метров. Правый фланг роты упирался в заросли орешника, но немного не доходил до него, так как Лабуд опасался удара немцев с тыла. Здесь, на этом фланге, Лабуд выдвинул в охранение Владу Зечевича, на которого он полагался, как на самого себя. Еще один передовой пост он выставил на берегу речки.

Подходя к окопу Зечевича, Лабуд почуял запах дыма и печеной картошки. Приглядевшись, увидел, что вместе с Зечевичем и его бойцами находилась женщина, голова которой была повязана белым платком. Конечно же, это жена Зечевича! «Влада жалуется, что Елена его не любит, — с неосознанным чувством зависти подумал Лабуд, — а она все время следует за ним, как мать за дитятей… Хотя, кто их разберет, где правда?..»

Елена, как обычно, появилась в роте совершенно неожиданно, словно из-под земли выросла. Чаще всего она почему-то приходила или перед боем, или сразу же после боя. За последнее время она заметно похудела и от этого еще больше похорошела. Сейчас вместе с мужем Елена копала окоп, и щеки ее пылали ярким румянцем.